Варшава в 1794 году (сборник)

Все, кто жил в усадьбе, теснились слушать в комнату, за дверь, и торжественное молчание, прерываемое только криками радости и знаком святого креста, царило во время рассказа Халки, которая сама не загорелась и не разволновалась.

Молодая пани за своего мужа и его богатырскую храбрость чувствовала себя гордой. Слёзы её высыхали от этого чувства радости и почтения к человеку, который умел быть таким простым, таким скромным, а так всю жизнь по-рыцарски себя вёл.

Рос в её глазах любимый муж, сильного духа, который, будучи близок к смерти, помнил только о том, чтобы королю покой своей семьи и будущее поручить.

При нём уменьшались иные, которые хотели быть великими, а не имели его железной добродетели, побеждающей страдание, упрекающий смерть.

– Мой Флорек! – повторяла она с бьющимся сердцем и красными от слёз глазами. – Мой!

Целовала детей и хотела было поведать им, как должны были почитать отца – на это её слов не хватало…

На следующий день с утра замок готовился, как к великому торжеству, к приёму своего пана.

Новость со двора пошла по деревням – с эхом королевских слов и обещаний.

Толпы собирались приветствовать возвращающегося на границе. Со всех деревень, наряженный празднично люд, тиснулся на дорогу, ведущую в замок.

Рассказывали друг другу и то, что было, и то, что каждый от сердца добавлял к повести о трёх копьях и злом соседе. История представлялась уже легендой, которая должна была выдержать века.

В замке Бука заметили это великое движение и беспокойство около Сурдуги, но отсюда никто не тронулся ни помогать, ни мешать. Из-за остроколов Никош неспокойно смотрел, приказав запереть замок, а людям – защищаясь, выходить из него.

Домна сразу дала знать в Лелов, откуда её брат и всё, что жило, вскочили также на встречу Флориана.

Со своей повозки, застеленной шкурами, Шарый, приближаясь к дому, выглядел всё более неспокойным. Знакомая околица позволяла ему вычислить время и расстояние, измерить биением сердца приближение к Сурдуги.

Он напрасно, однако, торопил и просил возниц, чтобы поспешили; был выдан приказ, чтобы раненого везли медленно, не давая повозки наклоняться. С обеих сторон шли слуги, на плохих переправах поддерживая его, чтобы не чувствовал тряски. Но о своих ранах и страдании забыл Флориан, так срочно ему было увидеть своих, обнять Домну.

Так они доехали до границы, где стоял крест, а около него кучка людей. Владелец с частью кучки из Ласек и Возников, подъехал первым к пану.

Старый слуга целовал его ноги, а группа радостно приветствовала, и шли с ней дальше. Он уже чувствовал себя сред своих.

– Милый Боже! – говорил он в духе. – Лёжа на поле боя, когда я думал, что мне уже пришёл последний час, разве я надеялся, что доживу до этой минуты?

Когда проезжали напротив замка Бука, дрожащей рукой Шарый немного отслонил шкуру и посмотрел на Вилчью гору. Стояла, словно на ней не было живой души – хоть много скрытых глаз смотрело из неё на этот кортеж, двигающийся низом к Сурдуги.

– Хей! Хей! – ворчал Никош из-за забора. – Провожают его, как с похоронами идут. Кто же знает? Может, ему немного осталось, а с ним, когда сдохнет, и обещание королевское пойдёт вниз.

Повозка внезапно остановилась, хоть до замка ещё кусок дороги был – перед Флорианом показалась седая голова отца и белый чепец жены, на руках держащей ребёнка.

Все плакали и пожимали руки, а говорить никто не мог.

Когда воз остановился на дворе, а люди, взяв Шарого на руки, внесли его в избу, он, держась за руку жены, весело улыбался ей и ребёнку.

– А ну! – воскликнул он. – Эту грусть и слёзы оставьте в покое! Есть чему радоваться и Бога благодарить.

Он поднял вверх другую руку и весело закричал:

– Дорогой отец! Кубок! Хоть каплю выпьем за здоровье короля и короны нашей.

Повернулся к жене.

– А вы прикажите что-нибудь весёлого. Песенку затянуть! Рыцарская вещь – всегда быть в хорошем настроении в плохой и выгодной доле одинаково.

Он взял поданный кубок и, обращаясь к отцу, сказал:

– Здоровье короля! Пусть нами долго и счастливо правит!

X

С возвращения Флориана, хоть в замке все по-прежнему стереглись соседа, Бук малейшего повода к страху не давал и не подавал признака жизни.

На Вилчей горе всё, казалось, спало, словно его в ней не было. Даже его люди, давним своим обычаем, не чинили никаких неприятностей.

Старый Далибор, вечно недоверчивый, утверждал, что, пожалуй, эти подлые людишки что-то очень недостойное готовят и имеют на печени. Однако это вовсе не чувствовалось.

Тем временем война окончилась, с крестоносцами вроде бы какие-то переговоры о мире начали, хоть в добрый их результат никто не верил. Теряли только время, которое они хотели приобрести, а до конца с ними справиться было нельзя.

Короля Яна отогнали от Познани, дома люди немного спокойней дышали до времени.

Шарый сразу после празднества начал вставать, ходить, с владельцем совещаться, на коня ему хотелось, но жена не позволяла выбраться, пока бы лучше не восстановил силы.

Часто вспоминали о короле, сдержит ли он также своё обещание.