ГЕЛЯ
. Я принимала и ложилась.ВИКТОР
. Грелку с горячей водой к затылку — и ты воскреснешь. Для жизни и ее радостей.ГЕЛЯ
. Ты — после дегустации?ВИКТОР
. Было дело.И — эти?
ГЕЛЯ
. И эти — мои.ВИКТОР
. Целая программа. Можешь давать концерты. Черт возьми, какое будущее меня ожидает! Вино, музыка и любовь.ГЕЛЯ
. Кажется, я снова трезвей тебя.ВИКТОР
. Как всегда. Однако ты уже недовольна. Что будет, когда я стану твоим мужем?ГЕЛЯ
. Ты еще хочешь им стать?ВИКТОР
. И не позже чем через неделю. Довольно мне слушать Ваше Польское Величество. Я ли не был покорнейшим верноподданным? Сначала ты говоришь, что мы должны сдать сессии. Я подчиняюсь. После сессий ты ведешь меня за город, ходить на лыжах. Ты рассудила, что нам нужно привыкнуть друг к другу. Я знаю, что, слава богу, никогда к тебе не привыкну, но так хочешь ты, и я опять подчиняюсь. Десять дней мы живем на турбазе, и я кротко уступаю тебе лыжню. Не спорю — прекрасные десять дней, но мне их отравила неопределенность моего положения. Что делать, я — современный человек. Для счастья мне нужно удостоверение.ГЕЛЯ
. Напрасно ты думаешь, что это шутки.ВИКТОР
. Какие шутки! Я восстал. Я хочу, чтоб меня называли пан-млоды. Перевести? По-польски это значит — новобрачный.ГЕЛЯ
. Ты ни о чем не слышал?ВИКТОР
. Нет. С утра поглощен самоанализом.ГЕЛЯ
. Тебе никто ничего не сказал?ВИКТОР
. Какие-нибудь новости? У них? Или у нас?ГЕЛЯ
. У нас.ВИКТОР
. Асю увезли в Дагестан?ГЕЛЯ
. Издан новый закон.ВИКТОР
. И что же он утверждает?ГЕЛЯ
. Он воспрещает. Браки с иностранцами. С пятнадцатого февраля.ВИКТОР
. Ну и… что? Это ж не может к нам относиться.ГЕЛЯ
. Можно узнать — почему?ВИКТОР
. Мы же любим друг друга.ГЕЛЯ
ВИКТОР
. Убежден, отвечаю тебе головой — здесь будет индивидуальный подход. Очевидно, были легкомысленные решения, а потом неприятности, дипломатическая переписка. Черт его знает, что нам известно? Но ведь можно же объяснить, втолковать… Когда увидят, что два человека просто не могут — один без другого…ГЕЛЯ
. Так. Ты прав. Мы живем в двадцатом веке. Это очень разнообразный век. Когда можно за несколько часов оказываться на другом конце мира — это двадцатый век. И когда в Испанию съезжаются антифашисты со всей земли — это двадцатый век. И когда от Варшавы ничего не остается, а моя подруга однажды выходит на улицу с желтой звездой на рукаве — это тоже двадцатый век.ВИКТОР
. И когда Гитлер подыхает в своем подвале — это двадцатый век.ГЕЛЯ
. И когда он однажды появится снова — это тоже будет двадцатый век. Ты говорил, я привыкла бояться. Да, я боюсь, боюсь, боюсь.ВИКТОР
. Чего ж ты боишься? Ведь я с тобой. О, черт! Вот она — твоя трезвость. Если б ты слушалась меня, мы бы уже были женаты.ГЕЛЯ
. Если б не моя трезвость, ты бы попал в трудное положение.ВИКТОР
. А сейчас мое положение легче?!ГЕЛЯ
. Почему же ты на меня кричишь?ВИКТОР
. Что делать? Что делать?ГЕЛЯ
. Витек, единственный мой… придумай. Придумай что-нибудь. Ты счастливчик. Тебе все удается. Ты всегда умел хорошо придумывать. Я умоляю тебя, придумай.ВИКТОР
. Да, да. Я придумаю. Я придумаю…— Я ничего не смог придумать. Вскоре меня перевели в Краснодар. От Гели я больше вестей не имел. Краснодар — отличный веселый город. Вечерами все ходят по улице Красной. Я тоже частенько по ней гулял, но друзей не заводилось долго. Потом появились и друзья. Летом мы ездили на практику в виносовхоз Абрау-Дюрсо. Он окружен горами и лежит точно на дне чаши. Ее северный склон засажен виноградниками различных сортов. Летом, когда листья окрашиваются в разные цвета, перед вами как бы возникает корона.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ