Варшавская Сирена

Медсестра молча повернулась и вошла в здание. Анна споткнулась о валявшиеся возле двери носилки, схватила их и бегом помчалась обратно к раненым. Возле ворот стояла девочка-харцер, споря о чем-то с часовым. Анна схватила ее за руку:

— Умоляю, помоги мне отнести одного раненого, он истекает кровью.

— А другие? — вызывающе спросила девочка.

— Я помогу носить и других. Только нужно найти в седьмом корпусе еще кого-нибудь. Пойдем! Быстрее!

С большим трудом они переложили неподвижное тело на носилки, задевая соседей.

— Надо брать сперва тех, кто лежит с краю, — заворчал кто-то.

— И по порядку, поочередно. Не выбирать.

— Да, да, я сейчас вернусь, я найду людей и носилки, — обещала Анна.

— Принесите воды. Воды!

— Да, да, слышу.

— Не уходи. Останься! — умолял молоденький солдат. — Хотя бы ты…

Чувствуя себя виноватой и в то же время совершенно беспомощной, Анна взяла с девочкой носилки, на которых лежал Адам, и они пошли, осторожно обходя неподвижные тела и протянутые к ним руки.

— Я вернусь, — одно и то же твердила Анна. — Сейчас вернусь. Медсестры займутся вами, положат на кровати…

Они с трудом несли свою ношу. Девочка не произнесла больше ни слова, и лишь когда они вошли в коридор и поставили носилки на пол, тихо сказала:

— Там, у ворот, пока все спокойно. Пойду позову Куку, пусть поможет носить раненых. Только нужно обязательно разыскать и привести сюда опытную медсестру. Настоящую.

Святая Анна Орейская! Разве самыми настоящими из настоящих не были именно они — девочка-харцер, незнакомая Кука и даже сама она, Анна, хотя привел ее к этому скопищу искалеченных солдат и офицеров зов одного из них?

Искать настоящую медсестру в белой шапочке? Таких здесь она еще не видела. Та сухощавая женщина была в грязном, окровавленном фартуке. И без шапочки. Значит, из добровольцев? Искать врача в белом халате и резиновых перчатках на тщательно вымытых руках? Сейчас даже мысль об этом казалась безумной…

Анна была близка к тому, чтобы расплакаться, но — против воли — засмеялась. Пыталась остановиться, затыкала рот платком, но ничего с собой поделать не могла. Потом у нее началась икота. А минуту спустя она увидела над собой строгое лицо, и врач, настоящий врач в белом халате, сказал:

— Возьми себя в руки, детка. И давай того первого раненого, которого ты принесла. Где сестра Кука?

Так Адам был перенесен в операционную и — первый в ходе эвакуации госпиталя — прооперирован знаменитым варшавским ларингологом.

Анна с каким-то прихрамывающим санитаром без остановки ходили взад-вперед, к воротам и обратно. Она старалась не думать о том, что происходит в операционной и в каком состоянии через час или два ей отдадут Адама. За это время можно было успокоить многих раненых и вынести их из-под ограды. Последними забрали тех, что лежали под деревьями и меньше страдали. Санитары, которых приходилось чуть ли не силой заставлять оказывать помощь раненым, исчезали один за другим.

Кто-то сообщил лежащим в палатах тяжелораненым, что происходит эвакуация госпиталя, что врачи и весь персонал уезжают. Кто-то кричал, что немцы, если не разбомбят корпуса, заняв город, добьют всех раненых. Другие увещевали самых беспокойных, скатывающихся с коек и пытающихся хоть ползком выбраться наружу.

— Остаются только тяжелораненые. Подождите, скоро придут медсестры и помогут вам.

— Не двигайтесь, не вставайте!

— Я должен, должен уехать с ними! Пустите! Я успею доползти до последних повозок.

— У вас открытая рана, вы истекаете кровью, нельзя так!

— А оставлять на верную гибель можно? На смерть?

— Почему из того корпуса, что напротив, одни шли, других несли? А из седьмого никого не взяли, никого. Почему? Пустите, я попробую сам…

Анна старалась помочь этим несчастным, но практически могла давать только смутные обещания, в которые и сама не верила. Выйдя из корпуса, она увидела, что немало раненых, с трудом ковыляя, а некоторые даже ползком, упрямо движутся к воротам, через которые выезжали санитарные автомашины и конные повозки. Часть искалеченных людей, исчерпав силы, падали на землю и замирали — неподвижные, опутанные бинтами куклы.

По мере того как последние машины и повозки покидали территорию госпиталя, раненым становилось ясно, что они их уже не догонят. Только с полсотни человек еще пытались достичь ворот. Вдруг они увидели перед собой взмыленную лошадь. Когда лошадь остановилась у седьмого корпуса, оказалось, что она тащит за собой длинную многоместную деревенскую линейку. Впереди, верхом, уверенно восседала Ванда Корвин. Увидев среди раненых Анну, она крикнула ей чужим, охрипшим голосом:

— Выбери человек четырнадцать, но таких, что выдержат езду в этом экипаже. Раненых в голову или в живот не возьму. И побыстрее! Я должна догнать санитарные машины.