Варшавская Сирена

Эти слова навели ее на мысль, что Адам — обожаемый сын, любимчик матери — на пороге, как ему казалось, смерти ожидал увидеть возле себя мать. Вскоре он снова уснул, не захотев даже поесть супа, принесенного для раненых из офицерской столовой женщинами, ютившимися там с детьми и завербованными госпиталем для «черной работы». В этот день в седьмом корпусе появился еще один доброволец — беженка из-под Згежа, предпочитавшая работать здесь «за ложку похлебки», нежели сидеть в подвале на Пенкной. Новицкая тут же отобрала у Анны тряпку и швабру, и теперь уже «новенькая» выгребала «золото» — как она это называла — из забитых унитазов, мыла раковины и залитые розовой жижей полы. Эта первая в седьмом корпусе санитарка также помогала Анне подавать раненым судна и утки, поправлять постели, переворачивать с боку на бок лежавших неподвижно. Только обожженные летчики остались под опекой Новицкой. Вначале Анна решила, что Новицкая невосприимчива к мерзкому сладковатому смраду, исходившему из этого угла палаты. Однако, войдя за водой в ванную, она застала там Новицкую, когда та, опершись руками о раковину, сотрясалась от рвоты. Анна поддержала ей голову и отвела к окну. Но из окна были видны лежавшие на траве под деревьями еще не погребенные трупы, лишь прикрытые бумагой, и уродливо раздувшиеся мертвые лошади. От этого вида затошнило и Анну. Когда обе немного пришли в себя, Новицкая вдруг пожаловалась:

— Не могу ни спать, ни есть — такая от них вонь… Два дня они вроде ничего не чувствовали, а сегодня начали стонать. Слышала? Прямо вой какой-то, собачий вой. Иногда… Ужасно, но иногда я не различаю, который из этих обугленных полутрупов — мой жених. А ведь знаю. Тот, к которому подхожу чаще, чем к другим, — из него непрерывно сочится гной.

— Может, эти стоны означают, что они возвращаются к жизни? — начала было Анна, но поспешила сменить тему: — Сегодня сообщения по радио более обнадеживающие.

— Оставь, — буркнула Новицкая.

— Но я сама слыхала. Властям известно, как обстоит дело с ранеными, нам хотят помочь. Врачей-женщин, медсестер-пенсионерок и харцеров призвали явиться в ближайшие госпитали.

— Если б только была вода, — вздохнула Новицкая, — ведь без воды… Я сегодня сказала Куке, что нужно раздобыть медикаменты и перевязочные средства. Запасы на складе кончаются.

— А Кука… Она сможет что-нибудь сделать?

— Ох, столько же, сколько каждый из нас. Пока я не увижу в городе войск и артиллерии, не поверю, что нас защищают. Это мы защищаем себя. И Варшаву.

Новицкая нисколько не удивилась, что Анна хочет на следующий день забежать домой — рассказать свекрови об Адаме, выкупаться и переодеться. Даже пообещала, что, пока ее не будет, присмотрит за Адамом.

Анна вышла на площадь Трех Крестов, чтобы оттуда, держась поближе к стенам, добраться по Хожей до дома. И не узнала недавно еще зеленого сквера посреди площади. Частично он был изрыт траншеями, а частично — превращен в кладбище. Могилы, могилы с увядающими цветами. Лишь на некоторых были поставлены небольшие деревянные кресты с именами погребенных, над остальными возвышались три старинных креста храма и искалеченное дерево, надломленная ветвь которого, свисая над этим военным кладбищем, как бы благословляла лежащих под ее сенью.

Когда Анна, протиснувшись сквозь толпящихся на лестничных площадках первого и второго этажей беженцев, позвонила в свою квартиру, открывшая дверь Леонтина не узнала ее и тупо уставилась на белый больничный халат. Анна тут же сбросила халат, который надела, чтобы ее впустили обратно в теперь уже хорошо охраняемый госпиталь.

— Ну а сейчас? Сейчас это уже я? — спросила она.

— Анна!.. Анна пришла! — крикнула старая няня в сторону столовой, откуда тотчас же появилась пани Рената. Они молча смотрели друг на друга. Анна даже не понимала, насколько она изнурена и не похожа на прежнюю Аннет — об этом ей сказали глаза свекрови.

— Где ты была? — спросила та сурово, с укором.

— В госпитале. Все время в седьмом корпусе Уяздовского госпиталя.

— С папой?

— Да нет же. Он в госпитале на улице Шестого Августа. А я пошла разыскивать Адама, так как его…

Только теперь пани Рената подбежала к Анне и, тряся ее за плечи, засыпала вопросами:

— Он убит? Не лги! Только не лги! Погиб?

— Я нашла его, нашла… — машинально повторяла Анна. — Теперь, после операции, он очень ослаб. Все время спит.

Пани Рената вдруг дико закричала, руки ее обвисли, она зашаталась и медленно опустилась на пол.

— Это ее доконало, — проворчала Леонтина, наклоняясь над своей хозяйкой. — Три дня была одна, совсем потеряла голову, не могла спать. Помогите мне привести ее в чувство! Научили же вас хотя бы чему-нибудь в этом госпитале?

И снова Анна едва не начала давиться горьким смехом. Научили, о да, научили! Тому, что, если б не находчивость женщин, которым милостиво разрешено было остаться в обреченном городе, если бы не самоотверженность добровольцев — гражданских врачей, медсестер, караульных, — склады госпиталя были бы разграблены, а больничные корпуса и вся территория со старыми деревьями превратились в огромный табор беженцев.