Читаем Варшавская Сирена полностью

— Помогал? — удивился офицер. — Там ведь были только мои солдаты…

В конце концов он позволил себя убедить, что парнишка не врет, что раненые в госпитале — тоже бойцы, и даже выделил девушкам в помощь двух солдат. Но когда телега была уже нагружена, в чистом небе вдруг показались два бомбардировщика. Баррикада встретила их интенсивным, хотя и неприцельным, огнем. Подняв глаза кверху, Анна увидела летящие бомбы и успела оттолкнуть Ванду за угол склада за секунду до того, как раздались взрывы. Они долго лежали, прижавшись к земле, пока наконец рокот самолетов не затих, а выстрелы на баррикаде умолкли. Вернувшись же к телеге, увидели — случилось самое страшное: осколки разорвавшейся поблизости бомбы тяжело ранили лошадь. Круп и правый бок животного были разворочены, шею заливала кровь. Лошадь дрожала всем телом и пронзительно ржала, все ниже опуская голову к земле.

Со стороны баррикады подошел поручик.

— Я пришел проверить… — начал он.

И замолк, глядя на распоротый бок лошади и лужу крови на земле.

— Уйдите отсюда! — крикнул он. — Я постараюсь вам помочь.

Они вошли в склад, даже не спросив, чем он может помочь. Услышали выстрел, потом громкие слова команды, топот подкованных сапог. Ванда дрожала как в лихорадке, и Анна крепко прижимала ее голову к своей груди.

Через некоторое время пришел поручик с флягой водки. Ванда пыталась сделать хотя бы глоток, но не смогла и с гримасой отвращения отвернулась. Однако позволила вывести себя из склада и, усаживаясь на козлы телеги, ни о чем не спросила — ни как исчезли с земли следы крови, ни откуда взялась другая лошадь, уже впряженная в телегу.

Поручик отозвал Анну в сторону.

— Это лошадь из обоза. Конечно, не такая породистая, как ваша, но сильная. Возвращать ее не нужно. Я… простите за все.

Анна молча кивнула. Она чувствовала себя виноватой за то, что этот молодой командир, вместо того чтобы радоваться первому выигранному сражению, вынужден извиняться. Но теперь она знала: город не покинут своими солдатами, его защищают не только жители.

Следующие два дня прошли как будто спокойнее. Налеты стали реже. Раненые с Охоты и Воли рассказывали, что все немецкие атаки на окраинах отражены частями под командованием полковника Порвита и майора Санойцы. Захваченные пленные из четвертой танковой дивизии и из полка СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер» якобы утверждали, что оборона на подступах к городу явилась для них неожиданностью, после боев девятого сентября они не считают возможным наступать без огнеметов и поддержки тяжелой артиллерии. Им обещали, что они свободно войдут в оставленный польскими войсками город, и никто не ожидал, что сгорит столько танков.

В госпитале все еще с горечью вспоминали ошибки первых дней мобилизации, безответственный приказ Умястовского, эвакуацию из охваченного огнем города пожарных машин. А пленные немцы говорили об ошибках своего командования, о плохо подготовленной — без прикрытия авиацией — атаке на Волю, о недостаточной ударной силе танковой дивизии, которая должна была, чуть ли не беспрепятственно пройдя через левобережную Варшаву, овладеть всеми мостами на Висле.

По палатам словно бы пронесся живительный ветерок: оказывается, гарнизон города под командованием генерала Чумы не только задержал, но и отбросил врага, понеся, правда, потери, но зато доказав бессилие танковой дивизии и отборного полка СС.

По радио и из газет начали поступать сведения о крупном сражении у Бзуры, которое вначале шло успешно и связывало большие силы врага, задерживая его продвижение к Висле. Через три дня после памятной вылазки на склад у редута Совинского в госпитале снова появилась Ванда — и сразу же вступила в спор с каким-то раненым, который успехи у Бзуры почитал такой же сплетней, как и россказни о бомбардировке французами немецких портов.

— Вы только посчитайте: девятого немцы атаковали Варшаву сразу с нескольких сторон и ничего не добились, даже понесли потери. До одиннадцатого, как я слышала, армия «Познань» генерала Кутшебы разгромила пехотную дивизию и взяла в плен более тысячи немцев. Нынешний день уже отличается от седьмого дня войны — тогда это был сущий ад. Вы были здесь во время эвакуации?

— Госпиталя? Да. И остался здесь, так как упал с вашей телеги.

Ванда сдвинула брови.

— Но вы тут, и притом живой. Спасены, за что следовало бы поблагодарить мою быстроногую лошадь, будь она жива. Теперь мне достался спокойный, сильный мерин. Черт побери! На вашем месте я бы радовалась, что сейчас лучше, чем неделю назад, что воздушные налеты стали реже. Если бы только знать, почему…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза