Варшавская Сирена

Люди отрывались от географических карт, от испещренных цифрами, расчетами, сопоставлениями листков бумаги. Хмурые лица прояснялись, в глазах снова появлялся упрямый блеск и даже веселые искорки.

— Ну и что с того, если это веселье на краю могилы? — спрашивал Адам у Анны, когда она возмущалась, видя всеобщую радость, которую никто даже не старался перед нею скрыть. — Если там, во Франции, не жалеют о том, что сотворили, если эту войну называют «странной» и молят небо, чтобы она была последней, почему бы нам не черпать бодрости из факта падения колосса? Он не смог устоять перед циклоном и пал. Отчего же мы должны бесконечно терзаться и обвинять себя в том, что недостаточно долго противостояли буре? Тигр и кот. Ты удивляешься, почему маленький кот, пойманный в западню, утешает себя мыслью, что сопротивлялся дольше, кусался и царапал преследователей больнее, чем его большой сородич, который позволил себя схватить, даже не огрызнувшись? А впрочем… Нас не радует поражение Гамелена, ибо никто не желает победы немцам. Мы просто рады, что вновь обрели крупицу веры в свои силы, что малодушие других подарило нам надежду.

— Может, не малодушие, а здравомыслие? Желание спасти Париж? Его красоту? — пыталась защищать своих соотечественников Анна.

Однако в глубине души она испытывала обиду и такую же неприязнь к французам, как дед ле Бон. Прожив несколько месяцев в оккупации, она уже знала, сколь неустойчива позиция человека, пытающегося любой ценой спасти себя и свой привычный мир, и на какой опасный путь вступает правительство Виши. Ей нелегко было видеть, как снова заблестели, насмешливо заулыбались глаза Адама, но она вынуждена была признать, что и для нее ожесточенная, упорная оборона города, его слепая вера в то, о чем кричал голос, приобретали какой-то новый смысл, масштабность. Оказалось, что война не всегда угасает подобно пожару, что, попадая на подходящую почву, она порой уходит под землю, чтобы и впредь бурлить в глубине горячей лавой. В этой войне не только победить трудно, но и прожить без компромиссов, не теряя лица, без моральных поражений и потерь.

Постепенно Анна смирялась со своим разочарованием французами, однако не переставала поражаться заразительному безумию поляков. Заразительному… Неужели это грозило и ей, воспитаннице парижской «школы Дьявола»? Ох, уж эти французы! Ох, эти славяне, эти славяне…

— Безумие? — возмутился Павел, когда Анна рассказала ему о своих сомнениях. — Мне, наоборот, непонятны странная ретивость Лаваля и поспешное выполнение требований немцев губернаторами французских колоний, адмиралами такого сильного флота. Боже правый! Сопротивляться агрессору менее пяти недель! А вот в Келецком воеводстве небольшой отряд майора «Хубаля» не давал покоя немецким гарнизонам чуть ли не целый год: с конца памятного всем нам сентября до нападения немцев на Францию!

— Говорят, он погиб. По-твоему, его геройство было необходимо?

— Ты абсолютно ничего не понимаешь! — кипятился Павел. — Впрочем, ты не солдат. «Хубаль» дал присягу и хотел сохранить верность и ей, и себе самому. Его кавалерийский отряд не признал капитуляции, не признал полного завоевания страны немцами. И их «блицкриг» не пожелал признать. Немцам выгодно утверждать, что эта война была молниеносной кампанией, в которой они потеряли всего десять тысяч убитыми. Они столкнулись с загадкой: как такое небольшое и слабое государство осмелилось сказать «Нет!» могучему рейху? «Хубаль» разоблачал фашистскую пропаганду! Немцы называли его «безумным майором» — «der tolle Major» — и яро за ним охотились, желая скрыть от мира, что не все польские войска разбиты или сложили оружие и интернированы, что в келецких лесах все еще ржут кони польских кавалеристов, причем не партизан или ополченцев, а солдат регулярной армии «Полесье» генерала Клеберга, которая под Коцком в октябре дала последний ожесточенный бой захватчикам. Я знаю Добжанского-«Хубаля». Это прекрасный кавалерист, лихой офицер, смельчак и упрямец. Командование «Союза вооруженной борьбы»[30] потребовало, чтобы его люди сняли военную форму и ушли в подполье. «Хубаль» отказался.

— Адам говорил, что в «Союзе» опасались за судьбу жителей тех районов…

— Ах, — возмутился Павел, — да что он понимает — некадровый офицер, тыловая крыса!

— Павел!