Варшавская Сирена

— Возмущается, удивляется и вообще не одобряет такой бравады. Кроме того, он считает, что, переодев Эмиля в немецкий мундир, мы нарушили Женевскую конвенцию.

— Ох! — вырвалось у Анны. — И вы тоже?

— Что я? — не понял Берт.

— Вы тоже испытываете такое почтение к мундиру? Даже к вражескому?

— Мундир всегда мундир, — лаконично заявил Берт. — Это удостоверение, защитная окраска и щит. Без него солдат — не солдат.

— А вы? А Гарри? Разве в гражданской одежде вы не чувствуете себя офицерами Его Королевского Величества?

Опешив, Берт помедлил с ответом.

— Пленный имеет право бежать. И даже в отрепьях не перестает быть солдатом. Поэтому Гарри предпочитает играть с вашей прабабушкой в теннис, чем торчать за колючей проволокой.

— Еще бы, — буркнула Анна. — А как вам наша прабабушка?

Она ожидала услышать возгласы восхищения, но Берт только оторвал взгляд от пустой уже чайной чашки и сказал с мечтательной ноткой в голосе:

— Истинная английская леди. Безупречна. Хотя…

— Хотя?

— Гарри говорит, что и она недостаточно осторожна. Это радио…

— Как? — перебила его Анна. — В «Мальве» есть радиоприемник?

— Вы не знали? Есть. Не уверен, что мне следует об этом рассказывать, но вопреки запрету мы ежедневно слушаем Би-Би-Си.

— Мы… Значит, и Гарри тоже?

— Ну да, — признался Берт, — хотя без особого энтузиазма. Он считает, что надо стараться избегать опасности, фанфаронство здесь ни к чему. Наша задача — продержаться, выжить.

— А вам не пришло в голову, что хозяйка этого дома рискует своей жизнью и жизнью своих близких, пряча вас в «Мальве»?

Берт посмотрел на нее недоуменно.

— Рискует жизнью? Солдаты не воюют с женщинами. Даже немецкие. Вообще… Гарри утверждает, что вы любите все преувеличивать. Война — это просто война. А здесь все живут какой-то странной, ненастоящей жизнью: старый садовник, вместо того чтобы подстригать газоны, привозит нам с бумажной фабрики книги, притом английские. Бумажная фабрика, вместо того чтобы изготовлять бумагу или картон, печатает Шекспира и Хаксли. Сын хозяйки, научный работник, носит кондукторскую фуражку, а вы… Даже вы притворяетесь, что умеете играть в теннис, хотя прежде ракетки в руках не держали.

— Мы ведь играли вместе с вами, Берт.

— Да, но в Лондоне я выходил на корт каждый день, после работы. Это была игра ради игры. А здесь что-то не то. Вы не занимаетесь этим видом спорта, просто перекидываете через сетку мяч. Зачем? И с чего вы взяли, что это помогает молодежи в их занятиях?

Он недоверчиво качал головой, когда Анна пыталась объяснить ему, что обычные, средние и высшие школы в генерал-губернаторстве закрыты и существует только подпольное обучение. Что английские книги попали в Езёрную случайно, как макулатура, и что садовник, подобно запрещенным книгам, тайком привозит из деревни молоко и даже мясо, если кто-то скрытно забьет корову или свинью. Что почти все профессора и научные работники, преподающие на подпольных курсах, живут по фальшивым документам и официально работают ремесленниками, контролерами, инкассаторами.

Берт надолго задумался и наконец спросил:

— Значит, у вас все делается нелегально?

— Все.

— Почему?

— Именно потому, что мы хотим выжить, спастись от уничтожения. Вы читали книгу Гитлера «Моя борьба»?

— Нет, — нехотя признался Берт.

— А поляки читали. Они знают, что им грозит истребление, и хотят такой судьбы избежать. А это требует невероятной изобретательности. Приходится спускаться под землю и, как кротам, прорывать там ходы.

Берт протяжно свистнул.

— Похоже, что и нас с Гарри леди Корвин спрятала в подземном тайном убежище.

— Да, как мину, которая может взорваться, и тогда весь дом взлетит на воздух.

Берт вдруг рассмеялся.

— Расскажу об этом Гарри. Вот будет парень потрясен! Он — мина! Боже мой! Все в этом доме были так любезны, так старались ему угодить, что он считал… он думал…

Англичанин замолчал, и Анна докончила за него:

— …что осчастливил своим пребыванием бедных туземцев. Как будто его занесло в английскую колонию.

— Да нет же, нет, — не очень уверенно запротестовал Берт.

Анна сказала резче, чем обычно:

— Объясните ему, что таких, как он, у нас — с тех пор, как началась битва за Англию, — полно. Убегают из эшелонов, из лагерей для военнопленных, а нам потом надо вокруг них плясать, оберегать от соприкосновения с окружающим миром, который они не могут или не желают понять. Иногда за эти услуги приходится платить жизнью. Здесь люди идут на это, хотя я не уверена, что другие, в другой стране…

— Знаю, — прервал ее Берт. — Я ведь был в составе экспедиционного корпуса во Франции. Уже тогда на нас там смотрели волком, и наверняка никто бы не принял под свой кров беглеца из лагеря. Французские солдаты вообще не хотели сражаться, особенно те, что родом из окрестностей Дюнкерка и из небольших рыбацких портов. Не могли даже толком прикрыть отступление, многие просто бросали оружие и расходились по домам. Заявляли, что французам нет дела до какого-то Данцига, а кроме того, они не обязаны воевать с немцами, с которыми у них есть договор о ненападении.

— У них? — удивилась Анна.

— Да, у них.