Читаем Варшавская Сирена полностью

— Учти, она вернулась совсем не такая, какой ты ее знала. Это уже не избалованное единственное дитя своих родителей. Паула — связная подполья, привезла перечень пунктов в горах, где можно перейти границу, чтобы дальше попасть в неоккупированные области Франции. И сведения о людях, которые с риском для жизни занимаются такими вещами.

— Паула? — недоверчиво переспросила Анна.

— Да, та самая Паула, которую я не хотел посвящать в свои служебные дела. Помнишь? Как далеки времена Уяздовского госпиталя, как мы все изменились за эти два года! Боюсь, еще немного, и я окажусь под каблуком у жены и на все ее, отныне безапелляционные, заявления буду отвечать: «Так точно!»

— Постой-постой! — заволновалась Анна. — Может, нам удастся с ее помощью переправить за границу Берта и Гарри? Мне кажется, они с прабабкой друг друга измучили. Эти парни все время твердят о своих правах фронтовиков, о западном стиле ведения войны и о законах, которые у вас никогда не соблюдались.

Павел склонил голову набок, вынул изо рта сигарету и спросил:

— «Альга», ты, кажется, сказала «у вас»? Или я ослышался?

— Так точно! — ответила Анна, вытянувшись в струнку и нахально глядя ему в глаза. — Вы ослышались, майор.


Первое письмо из Франции, из Геранда, пришло в октябре, и в нем ничего не было о том, что семья ле Бон беспокоится об Анне-Марии или испытывает какие-либо трудности. Если у тебя есть клочок земли и лавчонка, тебе всегда и везде будет хватать на сидр и красное вино. Анна читала эти лаконичные фразы, и в душе ее рос глухой протест. Значит, они ничего не знают о том, что творится в долине Вислы? О расстрелах, арестах, облавах? И их не волнует, что немцы уже приближаются к Ленинграду, Москве, Ростову? Им нет дела до того, что произойдет на востоке, и совершенно не интересует судьба «этих славян», подвергнутых жестоким испытаниям войной?


Анна училась ненормальное считать обычным, хотя и преходящим, временным, как «временными» были для варшавян немцы, прогуливающиеся по тротуарам или подкованными сапогами отбивающие шаг по мостовым города. «Псевдожизнь» становилась все более реальной, единственно возможной, незаменимой. На бретонской ферме бабка ле Бон жарила хрустящие блинчики, вблизи от берега, у маяка, покачивались на волнах лодки с красными парусами, а дальше простирался океан, по которому плыли конвои судов, атакуемые самолетами люфтваффе. И тем не менее в бассейне порта Пулиган, как и прежде, копошились, шуршали, бешено били хвостами омары и серые лангусты. Точно так же в Варшаве метались, попав в сеть облавы, пассажиры трамваев, прохожие, задержанные патрулями, увозимые в переполненных тесных фургонах на Скарышевскую, где происходил отбор перед отправкой на работы в рейх. В это же время в тылу восточного фронта шла кровавая расправа с жителями захваченных городов и сел, трещал огонь пожаров, день и ночь гремели орудия. В ноябре ефрейтор, повторяющий путь Наполеона, смог осуществить заветную мечту: увидеть невооруженным глазом купола церквей Москвы и Ленинграда и крыши домов обеих столиц великого государства. Было еще только начало ноября, и Гитлер намеревался закончить военные действия на этом — уже последнем — участке европейского фронта до наступления морозной зимы.

В один из дождливых осенних вечеров, вскоре после начала комендантского часа, пани Алина резко постучала в дверь комнаты Анны и Адама и, против обыкновения, вошла, не дожидаясь ответа.

— Бегите! Немцы раскрыли конспиративную явку в одной из читален на Жолибоже. Мне сообщили, что сегодня будет устроен обыск во всех библиотеках одновременно.

Одеться и запихнуть в чемодан вещи Адама было делом одной минуты, платья Анны могли остаться у Алины как ее собственные. Но если бежать, то куда и как? Разумеется, на Хожую! Но в это время ворота там уже заперты, да и здесь немцы появятся со стороны улицы.

Пани Алина трясущимися руками застилала тахту, снимала с полок книги и разбрасывала их по столу.

— Скажу, что вы уехали в деревню, а я здесь подклеиваю разорванные страницы, работаю до поздней ночи. Ничего лучше не придумаешь. Выйдите через кухню на черный ход и попробуйте спрятаться на чердаке. Ключ, где же ключ? Ах да, на полке в ванной. Возьмите спички, одеяло… Так, теперь все, уходите же, скорее, скорее!

Анна, оказавшись на лестнице за кухонной дверью, вспомнила ту ночь два года назад, когда Леонтина сунула ей в руку коробок спичек и они с Новицкой тоже бежали по черной лестнице, только не вверх, а вниз.

Наконец они с Адамом поднялись на пятый этаж. Вот и чердачная дверь. Ключ застрял в замке, Анна никак не могла его повернуть. Адам помог ей и толкнул дверь, которая протяжно и громко заскрипела. Они замерли. Этажом ниже кто-то выглянул на лестницу и сначала шепотом, а потом громко спросил:

— Кто там?

Тишина. Звенящая в ушах тишина.

— Оставь, — отозвался другой голос, — тебе показалось. Это ветер.

— Все наше белье наверху.

— Кто его украдет? Парадная дверь заперта. Иди, выстудишь квартиру.

Голоса затихли, но Адам не сразу отважился втолкнуть Анну на чердак и запереть дверь на ключ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Великий перелом
Великий перелом

Наш современник, попавший после смерти в тело Михаила Фрунзе, продолжает крутится в 1920-х годах. Пытаясь выжить, удержать власть и, что намного важнее, развернуть Союз на новый, куда более гармоничный и сбалансированный путь.Но не все так просто.Врагов много. И многим из них он – как кость в горле. Причем врагов не только внешних, но и внутренних. Ведь в годы революции с общественного дна поднялось очень много всяких «осадков» и «подонков». И наркому придется с ними столкнуться.Справится ли он? Выживет ли? Сумеет ли переломить крайне губительные тренды Союза? Губительные прежде всего для самих себя. Как, впрочем, и обычно. Ибо, как гласит древняя мудрость, настоящий твой противник всегда скрывается в зеркале…

Гарри Норман Тертлдав , Гарри Тертлдав , Дмитрий Шидловский , Михаил Алексеевич Ланцов

Фантастика / Проза / Альтернативная история / Боевая фантастика / Военная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза