Варшавская Сирена

Пересказывая Анне этот абсурдный, по его понятиям, разговор, Адам умолчал о «девушке из доброго шляхетского гнезда». Дом прабабки находился недалеко от конечной станции железной дороги, сразу же за рестораном Берентовича, поэтому Адам обычно сидел в «Мальве» допоздна и только после одиннадцати начинал вслушиваться в темноту. Услышав трехкратный гудок паровоза, он срывался и бежал. Подавал сигнал машинист, с которым он подружился и которого постоянно вознаграждал за эту услугу; Адам бежал напрямик, по тропинкам между садами, чтобы в последнюю минуту успеть вскочить в отъезжающий игрушечный поезд — вагончики в это время обычно уже были пусты и располагали к дреме. Соседи, посвященные в сердечные дела Адама, эти поездки шутливо называли жениховскими рейсами Корвина. И действительно, этим и ограничивалась его подготовка к новым обязанностям мужа, у которого будет женой юная парижанка. Ибо, невзирая ни на какие объяснения, Константин видел в ней жительницу Парижа; и хотя местные дамы носили шикарные туалеты от Херса и Мышкоровского, все же они внимательно присматривались к ее платьям, восхищаясь модной короткой стрижкой. В конце концов Анне надоело объясняться, и она даже не призналась в том, что одно из лучших ее платьев было куплено не в домах моды «Лувр» или «Aux Printemps», а в обычном маленьком магазинчике недалеко от улицы Ламандэ. И каждый раз, когда она слышала похвалы, для которых, по ее мнению, не было оснований, ей, вспоминались первый фигурный вальс на свадьбе Эльжбеты и слова, преследовавшие ее в тот вечер: что она танцует, как настоящая парижанка — с rue des Batignolles, des Batignolles, des Batignolles… Кроме того, она пришла к выводу, что поляки люди более открытые, чем бретонцы, и быстрее воспринимают любые новинки. Они не испытывали антипатии к французам, а, наоборот, гордились своими многовековыми связями с Парижем и Римом, своей принадлежностью к средиземноморской культуре. Когда после окончания средней школы она вернулась из Парижа в Геранд, Мария-Анна и дед интересовались главным образом тем, ходила ли она каждое воскресенье к мессе. А услышав, что ходила, хотя церковь в Батиньоле по утрам в выходные дни бывала почти пустой, они начали допытываться, не является ли этот квартал каким-нибудь особенно безбожным, дьявольским, и совершенно приуныли, узнав, что в других церквах она, кроме туристов, почти не видела молящихся. Катрин и ее дети потом вообще перестали о чем-либо спрашивать Анну, а когда она попыталась научить кузин и дочь доктора ле Дюк играть в игры, которые ей показали подруги Сюзон ле Тронк, никого это не заинтересовало, а ей самой пришлось выслушать язвительное замечание деда, что ни к чему прививать всякие там мерзости из французской «школы Дьявола» на армориканскую почву. С другой стороны, то, что вызывало недоумение тупого Поля и вечно загнанных дочек Катрин, с радостью было воспринято в Константине, и, кроме тенниса и прогулок, Анна много времени проводила среди местных молодых людей, развлекая их тем, чему ее научил сатана французов. Конечно, не самый главный, а тот, с улицы Батиньоль.

Всего лишь несколько раз ей удалось проводить Адама на его «ночной поезд», взяв с собой Дануту. Они стояли на слабо освещенной станции под высокими деревьями и смотрели, как Адам подбегает к паровозу, перекидывается несколькими словами с машинистом, вскакивает в первый вагон и, высокий, стройный, стоя на ступеньках, машет им рукой. Маленькие вагончики пробегали мимо них, Адама на повороте заслоняли кусты, и это было все. Оставались лишь темные деревья соседних садов, в которых надрывались от лая собаки, запах опавшей хвои и ожидание следующего дня, новых разговоров, прогулок и партий в теннис.

— Я хотела бы, — сказала Анна как-то вечером, когда они возвращались в «Мальву», — чтобы Адам был здесь всегда, чтобы эта смешная маленькая железная дорога не забирала его у меня в полночь.

Данута даже приостановилась от удивления.

— Но ведь как раз это так прекрасно и романтично, возбуждает зависть всех девушек. Подумай, половина Константина, услышав три ночных гудка последнего поезда, представляет себе, как молодой Корвин в этот момент с трудом отрывается от твоих губ или рук и бежит по плохо освещенным улицам, а потом через сады, чтобы успеть на поезд, который его ждет, который, собственно говоря, забирает отсюда лишь его одного. Почти в полночь, всегда в один и тот же час, Адам пропадает, как принц из сказки. И все, не только одна Людвика, вздыхают: «Ах, если бы я была парижанкой!».

— Из XVIII округа, — буркнула Анна, ее голова была занята совсем другим, мысли ее летели за ним вслед. Вот он уже в Клярысеве, а теперь в Повсине, проезжает через Вилянов, поворачивает к Варшаве, и прямо с Бельведерской улицы, где конечная остановка, Адам, стряхнув дремоту, едет трамваем по Маршалковской до Хожей.