Варшавская Сирена

Несмотря на тоску по океану и постоянное удивление всем происходящим вокруг нее, жизнь начинала приносить радость. И его губы тоже. Но только ли это? Анна стала понимать свою тетку, Кристин ле Галль, которая как-то раз призналась, что она только тут научилась жить по-настоящему и ценить достаток, даже если он и чужой. Сама Анна хорошо понимала, что ее заставила остаться среди «этих славян» только любовь. Ведь Паскаль тоже был сыном врача, известного на всем побережье доктора ле Дюк. Так чем же ее приворожили эти поляки? Пока что Анна могла дать только один ответ: они сумели ее убедить в том, что они совершенно по-своему представляют la vie douce. Douce — совсем не так, как мужчины, распивающие вино в маленьких кафе Геранда.

Адам с Анной вдвоем поехали нанести визит Толимирам в фольварк, взятый ими в аренду под Плоцком. Ми́рово было первой польской помещичьей усадьбой, которую увидела Анна, и, когда старый экипаж объезжал в сумерках цветочную клумбу у крыльца, ей вспомнились рассказы бабки Марии-Анны, как щелкали кнуты и фыркали лошади, увязая в парно́й темноте наступающей ночи, увозя гостей с ее свадьбы.

Тетка Дора с Тарговой улицы была грубоватой полной дамой, прекрасно чувствовавшей себя в рабочем предместье, Камила — родная сестра доктора, — маленькая и худая, совсем не походила на мать взрослых сыновей. Ее муж Михал Толимир, скорее, напоминал Ианна ле Бон: низкий, раздавшийся в плечах, массивный и крепкий, он совсем заслонил собою жену, когда спускался по крутым ступеням им навстречу.

— А где тетя Мила? — с разочарованием в голосе спросил Адам, который из всех своих родственников больше всего любил именно эту тетку, всегда спокойную и — как он говорил — «непроизвольно» остроумную.

— Я здесь, здесь! — воскликнула она, высунувшись из-за спины мужа. — Нахожусь в арьергарде, ибо не хочу, чтобы Михал первым вошел с вами в холл. Я сама проведу Анну через порог этого дома.

— В качестве кого? — фыркнул ее муж. — Ты никогда не будешь мужем этой красавицы, и тебе не обязательно вносить ее на руках в дом.

— Но я хоть на мгновение представлю себя на ее месте и что это меня, а не Анну, Адам вводит в дом в Ми́рове.

— Вы слышите? — добродушно возмутился Михал. — Она даже не скрывает своей извращенной любви к племяннику. И хочет хоть на минуту представить себе, что хозяин здесь он, а не я.

— Хозяин — ты, — старалась перекричать его Камила, — а он — мой идеал мужчины.

— В темноте все кошки серы, — проворчал Михал.

— Не слушайте его, тетя, — наконец-то прервал их разговор Адам. — У Анны скоро будет собственный дом. А сегодня я исполню нашу с тетей самую сокровенную мечту: перенесу ее через порог Мирова. Боже мой! Это не женщина, а перышко. Ах, дорогие мои, как я рад, что снова с вами!

И он с худенькой женщиной на руках покружился посередине огромного холла и осторожно посадил ее на кожаный диван, а потом, стоя на коленях, целовал маленькие руки тети Милы. Анна подумала, что пани Толимир права, ибо та, смеясь, все время повторяла:

— Ну и обольститель же этот Адам! Учись, Михал! Обольститель!

Дядя Михал стоял рядом с Анной, такой же забытый, как она, и пытался посмеиваться над сценкой, которую разыгрывали эти двое, но было видно, что его коробит от слишком громкого смеха и щебетания жены, он был недоволен, что она исключительно была занята племянником. В конце концов он сердито рявкнул:

— Да отстань ты от парня! Неужели не достаточно, что вчера твой сын Хуберт вез тебя, перебросив через седло, по ступенькам этого дома?

— Это все потому, что он хотел меня увезти к себе в Грабов, — оправдывалась маленькая женщина. — Ведь ты же знаешь: мой старший сын живет совершенно один недалеко от Хелма, он женится только через несколько месяцев. Я всегда говорила, что для полного счастья ему не хватает лишь…

— Еще одной лошади, — докончил Михал.

— А вот и нет. Женщины. Но умеющей, как я, оценить все его увлечения.

— Достоинства, увлечения! — передразнил ее муж. — Парень он легкомысленный и совершенно не умеет ценить деньги. Вот и все.

— Зато ценит меня. Тебя тоже, но только тогда, когда ты его не заставляешь продавать конный завод, в этом случае он выходит из себя. Такие кобылы! Такие жеребцы! Но для моего мужа это все не важно. Он считает, что лучше выращивать пшеницу, свеклу или рапс.

— У него же прекрасная земля, просто грех… — начал было хозяин, но хрупкая Камила уже тащила молодых людей в столовую, приказав подавать ужин и не желая больше говорить о Хуберте.

— Что делать, какое ты ему дал имя, такая у него и жизнь. Я хотела назвать его Цезарем. Быть матерью Цезаря — подумать только! Но Михал не согласился, а теперь удивляется, что вместо внуков у него одни англо-арабские скакуны.

Они мило провели в этом сумасшедшем доме два дня. А отъезжая от крыльца, Анна осмелилась сказать, что этот дом совсем не похож на ферму Ианна ле Бон. Адам ответил: