– Знамо, что нет. На щелбаны предлагаешь? Ага, хитрый какой, так я тебя отсюда и выпустил. Не убедишь, не думай, тут такой засовище – целая балка! И тараном не вышибешь.
– Давай по новой играть. А кто проиграет – про того обидные слова написать. Ну, про меня или про тебя. На ограде, со стороны улицы, чтоб издалека видели… чтоб обидней было!
– Ха! Так я и так про тебя все что угодно могу написать!
– Так нечестно будет. Да и имени ты моего не знаешь.
– А ты скажешь?
– Скажу. Только… ты писать-то умеешь?
Парень аж подскочил от вспыхнувшей вдруг в глазах обиды:
– Да я, если хочешь знать, в господской лавке, приказчиком…
– Понял, понял, понял. Извини. Ну, что, начали?
– Теперь моя очередь – Юлиобона!
– Августодурум.
– Медиолан.
– Так Медиолан был уже!
– Он в прошлой игре был.
– А что это ты тут делаешь? – это спросил незаметно подошедший к горе-часовому сзади парнишка, тот самый, маленький, светленький, который – в числе прочих своих сотоварищей – и заманил глупого хевдинга в ловушку.
Сидевший на корточках страж лениво оглянулся:
– А, Марк! Что, грядки копать послали?
– Нет, – мальчишка покачал головой. – Просто услыхал голоса. Ты тут, с гунном, что ли, болтаешь?
– Господин приказал! Может, что важное вызнаю.
Ага, вызнаешь, как же! – хмыкнул про себя Рад. Как бы не наоборот.
– А о чем вы болтали? – не отставал Марк.
– В города играли. Хочешь с нами?
– Хочу! А что за игра-то?
– Сейчас объясню, – азартно вскинулся страж. – Только с тобой – на деньги будем! Тебе ведь господин заплатил за гунна?
– Заплатил, – неохотно признался мальчишка. – Только я на эти деньги купил вкусных булок.
– Что, на все? И не лопнул?
– Я ж их не один ел. Так что за игра-то?
– Монеты покажь!
– Ну… на, – на узенькой ладошке Марка блеснул серебряный кружочек. – Смотри. Видел?
– Хорошо, – отвернувшись, страж потер руки и пробурчал себе под нос:
– Кажется, знаю, кто сейчас в дураках будет.
А вот и не знаешь, – ухмыльнулся Рад.
И снова началась игра:
– Лютеция.
– Аварик.
– Карнувия.
– Августобона.
– Авусторит.
– Толоза.
– Августонемет.
– «Тэ», «тэ»… сдаюсь.
– Ага, ага, проиграл, гунн! Говори свое имя!
– Меня зовут Радомир.
– Сейчас напишем – «Радомир – дохлая лошадь»!
– Нет, лучше – «Радомир – проклятый гунн»!
– Радомир – христопродавец!
– Ну, уж так-то не надо, – обиделся узник.
– Да, ты, Марк, уж это… того…
– А что? Он же язычник!
– Говорит, что кафолик.
– Врет! Все гунны лгуны и трусы.
– Ладно, пошли писать. Уголь возьмем в летней кухне.
Так и убежали, унеслись. Дети, как есть – дети. Страж даже копье свое позабыл, так оно и валялось у жнейки. Однако далеко – не достанешь, да и щель узкая. И еще – засов. Интересно, зачем тут вообще часовой нужен? Или Вириний просто выпендривается, мол, знай наших? Может быть, и так. А может… специально подставил этого болтливого парня? Имя-то уже, считай, выведали. Только зачем им имя?
Черт! Парни, дружинники, ведь не знают латыни… Впрочем, готы тоже пишут латинскими буквами, так что имя «Радомир» разберут всяко. Только бы эти нормально все написали, грамотеи хреновы.
Сиявшее полдня солнышко ближе к вечеру убралось, на небо натянулись сизые тучи, пошел нудный дождь, и часовой, потеряв всякий интерес к общению, вообще сгинул – наверное, завалился спать в летней кухне.
Пленник тоже прикорнул, нужно было выспаться – кто его знает, кто здесь будет сторожить ночью? Пусть даже и Амбрионикс – его тоже можно будет попытаться разговорить. Пусть даже не отвечает, пусть только слушает… а уж речь Радомир подготовит не хуже, чем монолог Гамлета.
Вечером явились воины – принесли попить, после чего вновь задвинули засов – натужно, со скрипом. Поплотнее запахнув плащ, Амбрионикс уныло махнул рукой своим сотоварищам и, стряхнув с шапки-кервезии крупные дождевые капли, нахлобучил ее на самые уши. Сел где-то рядом – сквозь шум дождя узник явственно услышал тяжелый вздох. Ага… что-то пошло не так, как рассчитывал этот парень? Или просто – погода не очень? Да, ночка та еще.
– Эй, Амбрионикс! Как дышится?
– Пошел ты к дьяволу, гунн!
– Я б пошел, да вот засов не пускает. Ты бы открыл, а?
– Гад!
Радомир не стал говорить в ответ, что от гада слышит, ссориться и подначивать часового больше в его планы не входило. Нужен был разговор! Монолог даже!
– Хочешь, расскажу твою историю, Амбрионикс?
– Заткнись, подлый гуннский пес!
А парень-то явно не в духе! Тем лучше.
– Все лето и часть осени ты плавал на своей барке по всему Лигеру, – отчетливо выговаривая слова, начал Рад. – А зимой, когда плавание стало опасным и не стало заказов, ты решил навестить свою тетку в одном из прибрежных селений.
– Молчи, кому сказано?!
– Ой-ой-ой! Не любо, не слушай, я ведь тебя не заставляю. Просто заткни уши, и сиди – дятел дятлом.
– Сам ты дятел!
– Так вот. На селение напали гунны, вели себя жестоко, впрочем, ничуть не хуже готов или самих галлов. Все сожгли, разграбили, многих убили и угнали в плен…
– Гореть им в аду!
– Не сомневаюсь. Как и многим прочим. Итак, некому юноше по имени Амбрионикс все же удалось уйти. И жажда мести овладела его сердцем!
– А ты бы не мстил?
– Нет. Я ведь христианин.
– Ты – гунн!