Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови

Приняв решение, Радомир тотчас же вернулся и встал у вишен с самым деловым видом. Присмотрелся: разношерстная публика сидела прямо на свежей травке, слушала песни, время от времени подпевая нестройным хором:

– Эх-ха! Эх-ха! Аой!

Довольные все! Что же плащ-то никто не скинет, жарко же? Солнышко печет, плечи пригревает… Ага… вот они, плащи, повешены на тонкую липу.

Молодой человек подошел ближе и разочарованно вздохнул: в таких плащах только коров пасти, и то где-нибудь от людей подальше. Срамота! Когда-то выкрашенные черникой, крапивой, дроком в приятные для глаза цвета – тускло-синий, зеленовато-серый, желтый – под дождями и ветрами ткани выцвели до грязно-серых и блекло-желтоватых и не имели уже никакого вида. Нет, в таком паршивом плащике «дежурным по роте» или каким-нибудь порученцем не притвориться. Как бы самого в каземат не засунули. Другой надо искать, побогаче, поизысканнее.

Вот такой, например! Взгляд юноши остановился на фигуре рослого германца, с группой товарищей сидевшего в теньке. Вот это плащ, в таком хоть к самому Аттиле на прием! Ярко-алый, расшитый золотом, да еще и заколотый изящной фибулой со сложным узором, где в контуры, выложенные тонкой золотой проволокой, залита изумрудная, небесно-голубая, желтая эмаль. Варвары умели делать такие вещи не хуже римлян – на солнце сияет, аж глазам больно. Любой дурак поймет: в таком роскошном плаще может ходить только большой человек, облеченный высшей властью!

Одно плохо: владелец плаща со своим сокровищем не расставался, несмотря на жару. Выманить бы его из тени на солнышко, да как? Германцам, похоже, и под вишнями неплохо. Музыканты играют, песни поют…

Дождавшись конца очередного номера, Родион шепнул что-то солисту. Вителий выслушал, усмехнулся и объявил:

– Публий Овидий Назон, «Искусство любви». Исполняется по желанию достопочтимой публики, – на языке готов добавил он.

И начал: декламировал на латыни, тут же переводил. Сидевшие на траве германцы заинтересованно придвинулись поближе, а Родион, прислушавшись, удивленно хмыкнул: ну, Вителий, ну и артист! Просили-то его «поинтереснее что-нибудь про любовь и женщин»!

Если мальчишески бедра легки и грудь безупречна
Ляг на постель поперек, друга поставь над собой…[8]

А слушатели-то как заинтересовались! Во все времена люди одинаковы: хлебом не корми, дай чего-нибудь этакого…

Тысяча есть у Венеры забав; но легче и проще,
Выгнувшись, полулежать телом на правом боку…

– Как-как ты сказал, парень? – уже уточнил кто-то. – На правом?

Постепенно слушатели покинули свои удобные места на траве, окружили музыкантов плотным кольцом, внимали со всем тщанием, перемигивались, ухмылялись похотливо – надо же, какие у этих римлян песни-то есть! Аой! Были бы грамотны – наверняка записывали бы, чтоб не забыть. Видать, нужное народу произведение создал Публий Овидий Назон, эдакий учебник сексологии в стихах.

Пусть не смолкают ни сладостный стон,
Ни ласкающий ропот…

И этот, в алом плаще, тоже был здесь, у помоста. Уловка сработала – даже часовые, отвлеклись от службы и навострили уши.

А Вителий – ну, молодец! – сладострастно улыбался, переходил на интимный полушепот, словно делился тайной, как мужчина с мужчиной:

– У наслажденья есть тайных немало примет…

Родиону вспомнилось, как во время его службы в армии приехала развлекать солдат какая-то девичья поп-группа: даже тех девчонок не так слушали, как теперь внимали Вителию суровые воины Аттилы!

И вот длинный германец наконец-то скинул свой плащ – видать, разгорячился, – бросил в траву. А Радомир кинулся на добычу словно коршун – ухватил, свернул, сунул под мышку и метнулся в сторону. Только отойдя шагов на двадцать, как ни в чем не бывало набросил на плечи. А никто и не обернулся даже. Вот она, волшебная сила искусства! Расправив плечи, молодой человек напустил на себя важный вид – ни дать ни взять какая-нибудь чиновная харя на лимузине с мигалкою, а ну-ка, р-расступись, быдло!

С самым важным видом проследовав к узилищу, Радомир щелкнул пальцами и заорал:

– Эй, кто тут есть?

– Да, господин! – Подскочив, часовой с копьем склонил голову. – Что угодно?

– Командира своего позови, – сквозь зубы приказал Родион. – Да побыстрей шевелись, некогда мне тут!

– Сейчас, сейчас. – Юный воин торопливо приложил ладони ко рту и позвал: – Вильфрид! Вильфрид! Десятник!

Появившийся на зов усатый толстяк с мечом на украшенной серебром перевязи поначалу шествовал лениво, грозно нахмурившись – мол, оторвали от важного дела… Однако, заметив богатый плащ, враз переменился – подтянулся, прибавил шагу.

– Звали, господин? Что случилось?

– Здесь у вас сидит гунн по имени Миусс?

– Сидит, господин.

– Давай его сюда, сам херцог требует.