Варвара Асенкова

Отнюдь не претендуя на опровержение установившегося объяснения злополучной фразы «но отчего-то вдруг мне стало и тяжело и грустно», хочется обратить внимание читателей на возможность иного толкования этих слов.

Наверное, каждый впечатлительный человек замечал, что иногда, после встречи в искусстве с чем-то очень ярким, необычным, сильнодействующим, ему становилось в каком-то особенном смысле не по себе, может быть, именно «тяжело и грустно» Талант художника способен ошеломить, заставить человека испытать в первый момент не восторг, а чувство, похожее на грусть, растерянность, изумление. Нельзя категорически исключать, что именно такое состояние овладело Белинским в момент встречи с Асенковой.

В пользу этого предположения говорит и окончание приведенной цитаты.

Белинский, посмотрев Асенкову в водевиле «Полковник старых времен», как сам он признается, ушел из театра и не стал смотреть своего любимца Мартынова. Если речь шла лишь о том, что критик огорчился из-за несоответствия таланта Асенковой уровню ее репертуара — если, повторяю, дело было только в этом, — зачем было уходить из театра? Почему, подосадовав на низкий уровень вкуса заведующего репертуаром Зотова, не насладиться искусством любимого артиста? Почему «огорчение» было столь велико, что Белинский ушел домой?! Думается, это обстоятельство как раз подтверждает предлагаемое объяснение поступка критика, психологически вполне понятное.

Гардеробмейстер заказал для Асенковой 8 аршин синего драдедаму — «на амазонское платье». Готовилась премьера переводной комедии Ленского «Мальвина».

Д. Т Ленский был одним из одареннейших и плодовитых драматургов-водевилистов тех лет «Г-н Ленский, без всякого спора, есть лучший наш водевилист», — писал Белинский. Асенковой довелось переиграть многие роли в его водевилях и комедиях. На этот раз ей предстояло сыграть Мальвину, главную героиню комедии. В первый раз «Мальвина, или Урок богатым невестам» была представлена в московском Большом театре, в самом начале тридцать седьмого года. В Петербург комедия перекочевала почему-то с опозданием на два с половиной года.

Комедия написана в стихах. Мальвина, дочь богатого негоцианта Дюбреля, тайно от отца обвенчана с неким господином Дюшомом. «Супруг ваш верно вас достоин?» — спрашивает Мальвину проникший в ее тайну кузен.

Мальвина
По всему:
По чувствам, имени и роду своему
Он образец ума и воспитанья;
Один лишь в нем порок, что он без состоянья.

По ходу пьесы выясняется, что Дюшом — личность сомнительная, человек, лишенный тех достоинств чести и рода, какие предполагала в нем Мальвина. Раскрытие мистификации Дюшома происходит слишком поздно. Мальвина, очевидно, должна будет остаться с ним.

Пьеса мало похожа на комедию, хотя это определение жанра и предпослано Ленским к его произведению. Это скорее драма — драма доверчивости, драма сословных предрассудков, драма ханжеской морали прошлого века. Во всяком случае, на представлении комедии зрители плакали — это отметили даже газеты. Асенкова подняла свою Мальвину, напоминавшую поначалу образ очередной водевильной богатой невесты, на высоту, где решаются отнюдь не водевильные — общечеловеческие и даже социальные вопросы.

Отмечая, что игра Асенковой во многом изменилась к лучшему, что заметно возросло ее сценическое мастерство, Межевич между прочим писал: «Играть всякий вечер и даже по нескольку ролей в один вечер — как хотите, это убийственно для таланта».

Это начинали признавать даже враги, даже недоброжелатели.

И только один человек старался не обращать на это внимания — сама Асенкова, продолжавшая выполнять непомерную, непосильную работу. Да, впрочем, могла ли она поступить иначе, подписав с дирекцией кабальный контракт? Обязавшись «повиноваться всем постановлениям дирекции»?

Положение усугублялось и тем обстоятельством, что с каждым годом в репертуаре Асенковой все чаще появлялись драматические роли. Каждому понятно, что драма требует от актера значительно большего напряжения душевных, да и физических сил, чем легкая комедия или водевиль. Можно с уверенностью сказать, что физическая нагрузка Асенковой неуклонно возрастала. А силы таяли. И так как этого не видели или не хотели видеть ни сама Варенька, ни ее мать, лелеявшая в ней единственный источник благоденствия семьи, все оставалось по-старому.