Варвара Асенкова

«„Ложа 1 яруса, или Последний дебют Тальони”, водевиль в 2-х действиях… Заехал домой, напился чая, потом, грешен, заворотил к Варваре Николаевне Асенковой. Там нашел много молодежи, поужинал, выпил бокал шампанского и, скрепя сердце, уехал в карете какого-то гвардейского офицера».

Период поста навевал на Философова острую меланхолию, которую он изливал на страницах своего дневника.

«Вместо отличного стола — капуста на ламповом масле. Вместо театров — хождение в церковь, вместо божественного личика Асенковой — залоснившаяся от времени плешь Пошмана» (директор училища правоведения. — Ю А.)

И опять.

«Плохое тут говенье, когда еще в ушах раздается серебристый голосок божественной Варвары Николаевны и перед глазами носится ее полувоздушный облик».

И в заключение — еще одна запись, поражающая необыкновенно. Следует помнить, что нижеприведенные слова написаны молодым человеком, влюбленным в Асенкову, вхожим в дом к ней, не раз пившим и евшим за ее гостеприимным столом:

«Заходил в Летний сад, где был сконфужен встречею с Асенковыми, которым поклониться при всех было неловко, а не поклониться совестно».. Неужели все-таки не поклонился?!

В своей квартире на Пряжке, около церкви Покрова, Николай Полевой писал новую драму Он целые дни проводил за письменным столом, не снимая светло-зеленого поношенного камлотового халата, подпоясанного шерстяным шарфом. На улице стояла злая стужа, дуло в окно, из-под двери. Печи топили два раза в день. А ему все было холодно. Его острое, изможденное лицо заострилось и исхудало Кожа приобрела желтый оттенок и покрылась новыми морщинами. Но он работал, не оставляя пера. Он писал для Асенковой пьесу, в которой она взойдет на новую ступеньку своей короткой жизни и шумной славы. Он закончил пьесу к ее именинам. И 1 декабря привез рукопись Асенковой, сопроводив пьесу рисунком и стихами:

Милостивая государыня Варвара Николаевна!
Не знаю, получу ль прощенье
И угожу ль работой Вам!
Мое простите замедленье.
Я к Вашим преклонясь ногам,
Ждать буду кротко приговора.
Решите, что мне ждать потом —
Иль жизнь от Вашего мне взора,
Иль смерть Краевского пером?
Его не очень я боюсь,
Но если не угоден Вам,
Пойду и в Лете утоплюсь.
Adieu и прозе, и стихам!

Под стихами рисунок: коленопреклоненная фигура самого автора — в очках и с рукописью в руках.

На рукописи можно разобрать название: «Параша-Сибирячка».

Премьеру спектакля назначили на январь будущего года.

Наступал Новый год. В доме Асенковых его встречали весело и шумно. Пришло множество гостей. Журналист Песоцкий и водевилист Коровкин замаскировались в женские платья. Актер Максимов сделался пилигримом. Беккер — полишинелем. П. Каратыгин читал свои стихи и придумывал шарады.

Варенька была счастлива.

Да и новая роль нравилась ей безоговорочно, а это случалось редко.

Ей казалось, что все ее любят, что все с ней ласковы — и люди, и жизнь. И непостоянная судьба. И она забыла свое любимое изречение, оттиснутое на ее почтовой бумаге: «Насильно милым не будешь».

1840, или параша-сибирячка

Полевой заезжал к Асенковой — узнать, нравится ли ей роль Параши, не надо ли внести какие-нибудь изменения. Нет, роль Вареньке нравилась чрезвычайно, и она работала усердно, вчитываясь в строки, написанные быстрой и нервной рукой.

Неизвестный, бывший офицер, сослан вместе с женой в Сибирь, в глухое поселение, за преступление, совершенное вот уже шестнадцать лет назад. «Кровь моя страшно кипела страстями, — рассказывает в пьесе Неизвестный. — Низкие страсти увлекли меня. Карты, проклятые карты. Я пил, играл, увлеченный развратными друзьями, разорялся, не смотрел на слезы матери и жены. В шумной, буйной беседе я увидел низкий обман друзей и — рука моя обагрилась в нечистой крови их…»

Здесь, в Сибири, родилась у сосланных супругов дочь, Параша. И вот однажды, подслушав разговор отца с Прохожим, товарищем Неизвестного по армии, в которой они некогда оба служили офицерами, Параша узнает отцовскую тайну, до тех пор от нее скрытую. И девушка решает пешком идти в Москву, к царю — как указывается в пьесе, молодому Александру I, — чтобы вымолить для отца прощение. Действие, как точно обозначает Полевой, происходит в 1801 году.

Тем не менее эта датировка не спасла пьесу от бдительного подозрения цензуры. Офицеры, сосланные в Сибирь, — эта ситуация звучала после восстания декабристов двусмысленно. Не помогли ни дата «1801 год», ни карты, названные в качестве главной причины совершенного преступления, ни благородный образ юного царя, великодушно дарующего прощение ссыльному цензура запретила пьесу к представлению.