Варвара Асенкова

К этому прибавлю только одно: равнодушию всегда следует сопротивляться. Ему никогда не поздно сопротивляться. И сейчас, когда пишутся эти строки или когда вы читаете их, я хочу перечеркнуть равнодушие и забвение герценовскими словами: она заслужила нашу грусть.

Второе и последнее письмо автора героине

Милая Варенька!

Думаю, что целая жизнь — Ваша жизнь, — прожитая мною за это время, настолько сблизила нас, что окончательно дает мне право называть Вас так.

Вот и пришел к концу мой рассказ. За эти шесть лет Вашей жизни и два — моей я стал еще старше, а Вы остались двадцатичетырехлетней девушкой, какой навсегда запомнит Вас Россия.

Хотелось бы знать, как восприняли бы Вы собственную жизнь в моем изложении: что-то показалось бы верным, памятным, знакомым, что-то странным, удивительным. Да и не мог я не ошибиться в какой-нибудь детали. Но в главном, я уверен, все рассказанное соответствует действительности.

Вовсе не каждого человека интересует, что будет после него. Некий эгоист заявил даже, что не возражает, если после него будет потоп. Вас бы интересовало будущее. Я расскажу Вам о том, что было после Вас. Но вместе с тем это будет рассказ про Вас — снова про Вас! — потому что люди, ценители русского театра, всегда помнили Вас.

После Вашей смерти семья Ваша, жившая главным образом Вашими трудом и средствами, вынуждена была переехать с Невского на Колокольную, в более скромную квартиру. И вот настал день, когда Ваша сестра по матери, Люба, захотела устроить свою жизнь. К ней посватался молодой человек, обладавший, возможно, многими достоинствами, кроме одного — очень важного — средств к существованию. И тогда Любовь Павловна решилась обратиться к царю с таким письмом:

«Ваше императорское величество!

Вам пишет девушка бедная, не имеющая никакого права на внимание государя, но движимая надеждою, что письмо ее достигнет цели хотя бы потому только, что она сестра артистки Асенковой, которая при жизни своей была неоднократно осчастливлена милостями Вашего величества.

Государь! У меня нет, как у покойной сестры моей, таланта, который бы дал мне возможность приобресть имя артистки, но у меня, как у всякой женщины, есть сердце, умеющее любить. Между тем жених мой, коллежский секретарь Ленц (служащий в горном департаменте министерства финансов) также человек без всякого состояния и без всякой возможности вести жизнь женатого человека.

Положение мое грустно, безотрадно. Вся надежда моя на Вас, государь! Имя покойной сестры моей, которое ношу я, и чувство, которым полно мое сердце, подали мне мысль прибегнуть к Вашему величеству. Дерзость моя велика, но велико и милосердие монарха, на которое, после бога, единственно уповаю.

Вашего императорского величества всеподданнейшая раба

Любовь Асенкова 8 марта 1850 года».

Это отчаянное обращение нашло весьма холодный отклик. Рукою министра императорского двора князя Волконского на письме начертано: «Высочайше повелено наперед узнать о поведении просительницы и где воспитывалась».

Тень оскорбительного отношения к артистам, как людям сомнительной нравственности, легла и на Вашу сестру.

Соответствующую проверку, надо полагать, произвели. Не знаю, каким именно способом государь удостоверялся в моральной благонадежности Любови Асенковой? В конце концов Вашей сестре выдали пособие в размере 150 рублей.

Вы вряд ли запомнили совсем юного человека, часто посещавшего Ваши спектикли и мечтавшего стать драматургом, чтобы писать водевили и драмы, в которых играли бы Вы, его любимица. Мало ли молодых людей оказывалось завсегдатаями Ваших выступлений, малое ли число из них хотело стать присяжными драматическими писателями и дарить Вам перлы своего таланта!

Тот, о ком я говорю, по его рассказу, бывал у Вас. Увы, и это не было основанием для подлинной душевной близости. Некоторые из тех, кто сидел у Вас дома, за Вашим столом, потом смели не поклониться Вам!