Варвара и Золотая Баба

Человек, зверь, птица живые потому, что движутся и имеют соответствующую форму. А все, напоминающее по форме эти существа, также у хантов считается живым. Живым является камень, похожий на медведя или человека. Снег живой, пока падает, а лежачий снег ― не живой ― он ведь не двигается, и до весны умер. При таянии снег превращается в воду и оживает. Вода в реке живая, но она умирает, превращаясь в лед. Лед оживает, когда весной трещит, но умирает, превращаясь в воду. Вода в посуде мертвая, в ней не живут рыбы. Лето живет, но умирает, превращаясь в осень. Осень живет, но умирает, превращаясь в зиму. Природа очеловечивается, а человек уравнивается с ней. Жизнь ― в движении, в изменении. Благодаря такой философии ханты не теряются среди безбрежного моря тайги, среди общества зверей.

У хантов есть два важных слова: Сур и Ях. Словом Сур обозначают место, где люди собирают ягоду, где пасутся олени и лоси, где бродит в поисках пищи лесной дух. Кладбище и прилегающее к нему место тоже называлось Сур: здесь ночью умершие собирают ягоды и упавшие орехи ― это пастбище для мертвых. А заселенные людьми места называются Ях. Так же называется общество, собрание людей, группа. Но не только людей. Ях ― это заселенное место, независимо от того, кем оно заселено: людьми или зверями.

Человек не является венцом природы. Согласно представлениям хантов, природу вообще никто не венчает, а раз у нее нет венца, то нет и вообще никакой иерархии ― все взаимосвязано.

Не просто все это ― разным людям смотреть на природу одинаковыми глазами. У хантов между собой это получается, а у русских с хантами ― нет. Потому что у нас другая культура. Когда русские и ханты планируют совместные действия, то ханты одобрительно кивают в ответ на любые предложения, но, когда природа вносит свои изменения, они молча делают по-своему и всегда правильно. Много столетий они нарабатывали опыт, теперь опыт работает на них.

Мирослав и Варвара с интересом присматривались к жизни северного народа. Их особенно интересовало, как ханты воспитывают своих детей. С самого раннего детства ханты стараются, чтобы дети были как можно ближе к природе. В первые месяцы новорожденного заворачивают в пеленки из мягкой ношеной одежды и одеяльце из шкурки зайца. Через три-четыре месяца ему шьют рубашку и нагрудники из бересты с выскобленным узором. На ноги детям надевают берестяные наколенники, по представлениям хантов предохраняющие ножки ребенка от искривления. Еще в грудном, а точнее, в колыбельном возрасте детям шьют почти полный комплект одежды – такой же, как у взрослых, но из более мягких материалов. Украшают ее иногда даже богаче, чем одежду для взрослых, прикрепляют колокольчики; девочкам надевали миниатюрные украшения.

У хантов женщина раньше кормила ребенка грудью до двух – трех лет, а то и дольше. На время длительной поездки ему давали сосать беличью лапку либо оленье сухожилие. Но в последующие годы детям не готовили пищу отдельно, они ели из общего котла. За столом дети сидели со взрослыми и пользовались той же посудой. Конечно, им уступали лакомства, например мягкий костный мозг или кожицу с летних рогов оленей – хантыйскую жевательную резинку. Из покупных продуктов дети чаще ели печенье, сгущенное молоко.

Дети рано получали небольшие копии других предметов взрослых: ножа, лука со стрелами. В этом, как и во многом другом, проявлялось стремление приобщить ребенка как можно раньше к настоящей, взрослой жизни. Игрушками служили в основном миниатюрные копии вещевого набора взрослых: у девочек – игольничек, коробочка со швейными принадлежностями, люлечка, у мальчиков – лодочка, лучок со стрелами, фигурки оленей. Игры детей были нередко уроками труда.

Детские куклы имели одну особенность – у них не было глаз, носа, рта. Фигурки с чертами лица – это уже изображение духа, который требовал заботы и почестей, а если не получал их, то мог принести владельцу вред. Поэтому ханты неодобрительно относились к покупным куклам ― вдруг это дух, а дух может обидеться и доставит неприятности своему маленькому хозяину.

Девочка в два-три года уже умела собрать из бисера браслетик, а мальчик – набросить аркан на любой предмет, напоминающий ему оленя. В шесть лет ребенок мог получить в самостоятельное управление оленью упряжку, набрать за сезон десятки килограммов ягод. С двенадцати лет девочка умела самостоятельно вести домашнее хозяйство, а мальчик ходил один на охоту.