Варварская любовь

В свою очередь она рассказала об учебе, об истории, которую она тщательно восстанавливает. Ее всегда поражало, как легко она может изложить события, в которых сама не участвовала, хотя, без сомнения, именно они привели к тому, что семья Барта прибыла в Штаты. Иза рассказала ему и это. Она объяснила, что если бы не эмиграция, французское население Квебека сейчас бы удвоилось. Она не упомянула, что никогда не была в Квебеке.

В тишине конюшни переступали с ноги на ногу или негромко ржали лошади. Она долго молчала, не находя сил рассказать о Джуде, боясь, что как-то все это приведет к разговору о Ливоне. Барт прокашлялся и сдавленно признался, что тоже любит историю. Он рассказал, как мать давала ему в детстве книги о Римской империи и Древнем Египте и как он верил, что все эти страны до сих пор где-то существуют, далеко-далеко.

Вы с матерью близки? – спросила Иза.

Он ответил не сразу. Иногда, сказал он, я думаю, что читал только для того, чтобы понять, кем может стать человек. Вероятно, я не понимал прочитанного. Я думал, что это для меня значит. Как будто я знал, что перечитаю их опять, когда-нибудь, когда узнаю больше.

Она не знала что ответить. Они сидели, прислонившись к стене. Отступление от темы ее удивило. Она осмотрелась. Он положил на колени сжатые кулаки.

Да, я тоже раньше так думала, сказала она и подумала, как простые суждения в устах сильного мужчины могут звучать, словно поэзия.

Позже Барт сказал, что ему надо уйти до того, как его отсутствие будет замечено, и она пригласила его прийти вечером снова. Он взглянул на нее и заколебался.

Хорошо, сказал он, но не так поздно.

Прекрасно, отозвалась она. Мой… мой отец не беспокоит меня, когда я в конюшне. Я буду ждать здесь. И принесу чего-нибудь вкусненького. Но чтоб отец тебя не видел. Он не совсем обычный. Она невнятно пробормотала что-то о нетерпимости.

Конюшня находилась за деревьями, окно кладовой глядело на горы, и Иза была уверена, что Ливон ничего не заметит. Они так долго жили рядом, безразличные друг к другу, а с тех пор, как построили конюшню, они заключили молчаливое соглашение, что туда может заходить только она. В каморке была маленькая кухня и раздвижной диван. Это было ее укрытие, с ее запахами и знакомой тишиной, напоминающей о жизни, которую она оставила Джуду.

Ложь об отце тяготила Изу и на рассвете, и весь день. После полудня ей удалось немного поспать, а потом она час ехала до новостроек в пригороде, поближе к округу Колумбия. Она останавливалась в разных ресторанах, купила огромную порцию суши, острые тайские супы в пенопластовых судках и пакет с китайскими блинчиками, а также буррито и энчиладу с курицей и острые приправы к ним. В кондитерской она выбрала пирог с меренгами, бисквитный торт и полдюжины шоколадных эклеров, после чего зашла в магазинчик и купила молоко и лимонад. Все это она пронесла в кладовку в торбе для кормления лошадей.

Остаток дня она сидела в кабинете и пыталась читать, но не могла сосредоточиться. Чего она хочет от Барта? И почему его прибило к Даймондстоуну? Странно, что он ни разу не обмолвился о религии. Перед тем как пробило восемь, она отправилась к конюшне и села под деревьями. Он появился со стороны ручья, видно, двигался по исхоженной Ливоном тропинке. Он нервничал и вытирал потные руки о штаны. Разговорился он только во время еды.

Поверить не могу – столько еды, сказал он ей.

Духовная жизнь, наверное, не такая… эпикурейская, ответила она.

Он никак не прокомментировал замечание, но еда исчезала стремительно: куча жирных банок и пластиковых контейнеров загромоздила пол, над бумажными тарелками с остатками размазанного торта мелькали пальцы. После получаса хруста и чавканья в полном молчании и подавлении отрыжки они откинулись к стенке, закатили глаза и задвигались, дабы дать кишкам точку опоры. Барт держал двухлитровую бутыль. Он отвернул пробку и дал газу выйти. Потом закрыл бутыль, встряхнул и дал газу пошипеть. Потом выпил.

Как ты встретился с Даймондстоуном? – спросила она.

Я жил в Луизиане, сказал он и глотнул. У меня была гитара и усилитель, их-то я и продал, чтобы Даймондстоун мог починить автобус.

Он горд этим, как дитя, подумала она, но он нахмурился.

Вот, я думал о том, что ты говорила о твоей семье и моей семье. И все правда, знаешь ли. Маму звали Эми Белью. Точно как ты рассказывала – многие в Мэне носят французские фамилии.

А в семье говорили по-французски?

Кое-кто. Дед с бабушкой.

Изе захотелось рассказать о Джуде. Она жалела, что солгала.

Керуак из Мэна, добавил Барт. Я читал, что его родной язык был французский.

Дождь полил снова, удары капель заполнили все пространство. Изе казалось, что это она изобрела Барта.

Она видела его будто в момент создания, его лицо, когда он говорил, черты и угловатость румяной плоти. Одежда его была поношена и растянута. И она могла вообразить, как бы одежда выглядела после стирки – как Джудова.

У вас в семье все такие большие? – спросила она.