Варварские нашествия на Европу: германский натиск

После ухода Константина III романо-британцы некоторое время верили, что сумеют сами справиться с ситуацией: греческий историк Зосим пишет: «Бритты, отвергнув власть Рима, живут по-своему, не соблюдая римских законов». Поскольку остатки администрации были, в большей или меньшей степени, скомпрометированы в период правления самозванца Константина, от них было легко избавиться под флагом теоретической лояльности по отношению к императору Гонорию. Таким образом, власть перешла к civitates (городским общинам). Они сохраняли некоторый контакт с Империей. Имел место обмен письмами, несколько раз присылались войска, и очень вероятно, что юго-восточная часть острова снова оказалась в руках Рима (похоже, что при Гонории эти гарнизоны еще регулярно получали денежное содержание, но не оставили ученым ни одной монеты с изображением его преемника). Но скоро противоположный берег, в Бельгике II, был утрачен под натиском франков, когда те закрепились в Турне. Пуповина, связывавшая Британию с Империей, окончательно разорвалась. Когда в 429 г. святой Герман Оксеррский прибыл в Британию, чтобы бороться с пелагианством[142], он уже не нашел там никаких представителей Империи, однако обнаружил исправно функционирующие власти, например, vir tribunicae potestatis (муж, [обладающий] властью трибуна) в Verulamium (Веруламии). С этого времени Британию следует считать независимой кельто-римской страной, непрочной федерацией городов. Большинство из них, должно быть, сохранило своих декурионов, и все большее их число имело своих епископов. Но эта сохранившаяся система была необыкновенно слаба; Герман видел, что бритты с большим трудом защищаются от нападений саксов, пиктов и скоттов. Вспомнив, что в молодости он был наместником галльской провинции, святой объединил их и привел к победе на праздник Пасхи в 429 г. (эта победа прозвана «Аллилуйной»). К моменту второго прибытия Германа около 440–444 гг. процесс деградации успел зайти еще дальше: по-видимому, союз городов мало-помалу уступил место кельтским племенным вождям, «тиранам», как их впоследствии назвал Гильдас, и некоторым римлянам, пошедшим по их стопам. Нам известны прежде всего двое: кельт по имени Вортигерн, связанный с пелагианской партией, враждебной по отношению к епископам, а чуть позже, «римлянин» Амброзии Аврелиан, считавшийся потомком консульского рода и поддерживавший ортодоксальную Церковь. Перед лицом этого беспорядка аристократия неоднократно обращалась с призывами к «римской» армии на севере

Галлии, которой командовал Аэций (Гильдас, писавший сто лет спустя, уверяет, что призывов было три); мы же знаем в основном об одном письме британцев (от 446 г.), в котором жаловались на Вортигерна и варваров. От Аэция поступали только уклончивые ответы: до 451 г. его задерживала война с Аттилой, а в 453 г. он был убит, не успев ничего предпринять.

Несомненно, как раз примерно в этот период некоторые царьки задумали привлечь к борьбе друг с другом саксонских союзников. Беда относит к 449 г. появление в Кенте вождей Хенгиста и Хорса по просьбе Вортигерна. В этом эпизоде ощущается легендарный привкус, но дата выглядит выбранной не без оснований, как и место (водворение саксов в крепостях, контролирующих пролив, могло быть предосторожностью на случай высадки Аэция). В 455 г. эти наемники взбунтовались, с чего и началось подлинное завоевание острова. Многие подробности вызывают подозрения (вплоть до имени Вортигерна), но недавние исследования относятся к этому традиционному тезису намного бла-госклонннее, чем историки в 1930 г. Во всяком случае, археология показала, что никакой внезапной и всеобщей катастрофы не произошло; распространение англо-фризских типов керамической посуды было постепенным; первые саксонские поселения носили фракционный, почти семейный характер. Представляется, что эти силы обрели стойкую сплоченность только с некоторым опозданием, после продолжительного периода неразберихи.

Вторая половина V в. — самая туманная эпоха. Двигаясь из трех зон высадки — эстуарий Темзы и Кент; Фенские горы; эстуарий Хамбера, — саксы быстро завладели восточной третью острова. Эти первые поселенцы, кажется, обходились почти без всякой политической организации. Только с новой волной переселенцев, нахлынувших после 500 г., появляются королевские династии, которые, все без исключения, заявляют о своих божественных основателях[143].