Отъезд его личного козла отпущения не оставлял Татава равнодушным, однако от него скрывали правду. Переписку с Элен Ракофф держали под замком. Старались не упоминать о психиатрическом заведении, в которое Николь решила отправить своего сына. По воскресеньям за обедом речь порой заходила об интернате. Обычном интернате, как все другие. Людо там будет лучше. Он получит образование, станет дисциплинированным, приобретет друзей. А по воскресеньям, ну, правда, может, не сразу, будет приезжать домой. Или его будут навещать в интернате, а, Людо? Опустив голову, тот хранил беспокойное молчание.
Мишо больше не мог спать по ночам. Страдая от бессонницы, угрызений совести и шантажа Николь, касающегося интимных отношений, он переживал за своего пасынка. Конечно, может, он и с приветом, но ведь, может, и нет. А если у него с головой все в порядке, то его нельзя отправлять к Пупетт, этой старой кляче, которая без ума от своего Боженьки и рассчитывает, что тот будет снисходительным к ее былым прегрешениям. Мишо сгорал от желания заняться с Николь любовью и не понимал, как она может спать так глубоко, что даже не слышно ее дыхания.
Однажды он как бы невзначай заметил, что Людо не доставляет особого беспокойства и что можно было бы повременить с его отправкой
— Ты просто безмозглый старик и ничего не понимаешь! Придется найти себе кого помоложе. Не оставаться же мне со стариком, который даже не понимает, какое счастье ему привалило. К тому же я беременна и придется мне ехать в Швейцарию делать аборт.
Мишо. принадлежавший к разряду мужчин, трепетно относящихся к объявлению о появлении наследника, вскипел.
— Какого рожна тебе надо у этих проклятых швейцарцев! Ты мне родишь, да–да, как делают все нормальные жены.
Николь заголосила: мол, присутствие Людо подавляет все ее материнские чувства, и, если придется, она пешком доберется до Швейцарии.
Наутро механик послал письмо с подтверждением о приезде мальчика в Сен–Поль.
Для Николь наступил изнурительный период. Он уедет. Ее подсознание, скованное гордостью, пошло трещинами. Никогда прежде она столько не грезила. Лица, давно исчезнувшие в водах забвения, всплывали на гладкую поверхность моря. Ей чудились зеленые глаза, медленно открывавшиеся и закрывавшиеся, подобно створкам морских раковин в потоке воды. Приходил сон и уносил эти лица надгробных статуй.
Она начала отсчет дней. Открыто отмечала их на стенном календаре у входа, уверенная, что отъезд Людо вернет ей растоптанную молодость. Жизнь наконец войдет в нормальное русло. Прекратится разлад с родителями. Нервы ее успокоятся. Она сможет снова видеться с друзьями, приглашать их к себе. Может, даже снова сойдется с Мари–Жо… Мишо слишком громко храпит, она будет спать отдельно. Он сможет перейти в освободившуюся комнату; ее, конечно, придется продезинфицировать и покрасить, убрав эти гадкие фрески, уродующие стены. То же самое надо будет сделать и с чердаком в Пейлаке. А по воскресеньям Людо сможет спать у Татава или на диване внизу.