Следующей ночью Людо снова услышал разговор:
— Я ему не мать, ведь это был несчастный случай.
— Так это, может, я — мать или Татав? Говорю же, ей надо рассказать.
— Хватит и твоего удостоверения личности, пусть запишут на твою фамилию.
— Но ей нужна еще семейная книжка и медицинская карточка.
— Тогда что же ты не расскажешь ей все, раз уж на то пошло? Расскажи, как трое трахали твою жену!
— Замолчи!
— Всю ночь, слышишь? Трое — всю ночь!
— Замолчи, говорю тебе!
— И расскажи, что и как они со мной вытворяли! И все, что они заставляли меня делать…
Послышался глухой удар и вслед за ним крик. Людо тихонько вернулся в свою комнату.
Рано утром мать позвала его. Она стояла у окна в ночной рубашке. Поджав губы, она соскабливала ногтем старый лак и всматривалась в свои пальцы, как в гадальные карты таро.
— Я хочу есть. Приготовь мне завтрак. Кофе сделай покрепче. Как погода?
— Прохладно, — ответил он наугад.
— Я так и знала.
Людо задумчиво смотрел на мать, на ее распущенные волосы — это роскошное золото, в котором уже виднелись белые прожилки. У нее были мешки под глазами, а на нижней губе — налитая кровью припухлость.
— Что это ты разглядываешь?
— Ничего я не разглядываю.
— Врун, ты смотришь на мой прыщик. Это простуда. Пройдет, как пришло, понял? Ты лучше на себя посмотри со своими ушами! Давай, поторопись!
Принеся завтрак, он застал мать, простертую на кровати. Измод подушки выглядывало горлышко бутылки.
— Присядь. Мне нужно тебе кое–что сказать. Знаешь, это для твоего же блага. Мы не часто с тобой разговариваем, но я тут ни при чем. В конце концов… ты имеешь право знать правду. Вот. Начинать надо с начала. Когда мне было четыре года, я пела на радиоконкурсе в Икеме. Это к делу не относится, но все равно важно. Я даже выиграла самокат… Однажды Нанетт повезла меня в Бордо в кино. Помнишь Нанетт? Ее уже нет. Весь фильм я проспала, а в антракте ела мороженое в вафельном рожке… Мне никогда не хотелось идти с отцом на рыбалку. Мне это было скучно, о вкусах не спорят… С Мари–Жо мы играли в маркиз… Когда мне было десять лет, вишневое дерево треснуло от мороза и чуть не погибло. Отец заделал трещину цементом, но мне с тех пор никогда не хотелось вишен. Мне казалось, что они отдают цементом. Как твой кофе. Слышишь?.. От твоего кофе несет цементом! Я больше не люблю кофе. Ты специально плохо его завариваешь. Ты нарочно грубишь и кладешь мало масла на хлеб! И к тому же ты не слушаешь, когда с тобой разговаривают. Ты черствый, Людо, ты просто бессердечный, вот и все, и ты будешь рад, когда сведешь меня в могилу!