Варварские свадьбы

Ты моя мать поэтому я тебе пишу так как эта дама меня заставила. А еще потому что ты не приехала. Мишо сказал что приедет с Татавом. И ты тоже сказала я попрощаюсь в следующий раз я слышал из–за двери. Так почему ты не приехала? Ты должна приехать. Я сделал ожерелье из раковин мидий и литторин и сам покрыл его лаком. Но если ты не приедешь я не смогу его тебе дать. Мадемуазель Ракофф говорит что мне незачем быть здесь. И бесполезно ходить по врачом. Я могу быть учеником у Мишо. Если я научусь чинить «Флориду» не надо будет столько платить за то чтобы сменить колесо. Теперь я знаю что такое психи раньше я их не видел. Я не такой как они. Не то чтобы они злые даже наоборот хорошие. И глаза у них как у бычков которых мы ловили с Татавом. Сегодня у меня был галстук как у Мишо и я далее умею его завязывать.

Людо

III

Раз в месяц по вечерам дети рисовали чужих. То были выходцы внешнего мира, отродье, приносившее несчастье и кружившее в окрестностях Центра Сен–Поль, и его метаморфозы служили предметом самого пристального изучения. Наиболее впечатляющие работы вывешивались вокруг яслей.

Людо, получив подобное задание, нарисовал привычный портрет: мадемуазель Ракофф пришла в восторг.

— Вот значит, как по–твоему выглядит типичный чужой! Очень интересно… а что там у него за рукой?

— Не знаю, — ответил он.

— И еще… ты заметил? Он ведь не может дышать, у него рука закрывает нос. Почему?

— Не знаю, — повторил Людо, словно впервые увидел свой рисунок. — Сегодня почтальон принес кучу писем…

— Да, но для тебя ничего нет. Ты ведь уже спрашивал.

— Если мать мне напишет, — тихо проговорил он, — отдайте письмо мне, не нужно отдавать его детям.

Мадемуазель Ракофф быстрым движением схватила его за подбородок.

— Ты ведь не думаешь, что ответ придет так быстро, а? И потом, если твои родители приедут в воскресенье, зачем им писать?.. А вот что действительно важно, так это то, что ты нам нарисовал великолепного чужого. Я такого не часто видала.

Она коротко свистнула в свисток, и все головы повернулись в их сторону.

— Так, дети, сдавайте ваши работы, пора принимать душ…

И с пафосом добавила:

— Людовик нарисовал нам сегодня замечательного чужого…

Когда дети вышли, она еще раз всмотрелась в эту аллегорию несчастья: рука, словно дающая пощечину небытию, волосы, блестящие и алые, как кровь.

Кровь.

Она немедленно приказала Дуду позвать Людо.

— Я хотела объявить тебе, что вывешу твой рисунок в столовой… Это настоящая удача.

— А ты? — рассеяно проговорил он.

— Только вот волосы… скажи–ка мне… что с ними?

Она разглядывала рану у него на лбу, которая уже начала заживать.

— Это нос. Когда я сильно задумываюсь, у меня кровь идет из носа.

Она приедет в воскресенье… я не дам ей ожерелье я даже не буду с ней разговаривать надо было приезжать в прошлый раз… надо было мне ответить и если сегодня придет письмо я дам ей ожерелье… наплевать что она не едет я напишу ей еще и скажу что она может не приезжать… я скажу что ничего не прошу скажу что я уже большой и могу сам приехать в Бюиссоне… я скажу езжай в Пейлак там где мы были в кафе на берегу и где ты опрокинула свой стакан на виду у всех.

— Отвечай же, когда к тебе обращаются, а не выдергивай брови! О чем это ты думаешь?

Ей вдруг показалась, что она говорит в пустоту, скрывавшуюся заделанным вниманием.

— Мы с Татавом ходили ловить навозных жуков. Мать не хотела, чтобы мы брали ложки из буфета.

— При всем при том, — оборвала его мадемуазель Ракофф, — ты мне сделаешь одолжение, если не будешь рисовать носом… Я также слышала, что ты упражняешься в живописи на стенах своей комнаты. Советую тебе прекратить. И еще… похоже, ты заинтересовался… Лиз…

Она сложила руки, и ее голос зазвучал вкрадчиво.

— Не доверяй ей… И вообще, будь осторожен с девочками.