Варварские свадьбы

Стуча зубами, Людо обеими руками цеплялся за дверцу и пытался просунуть голову вовнутрь.

— Дворники все так же стучат, — удрученно заметил он. — Надо бы починить. Я мог бы научиться…

— Наверняка мог бы, малыш… И мы точно приедем в воскресенье и обо всем расскажем твоей матери… Не переживай, малыш…

Мишо осторожно поднимал стекло.

— Погоди. — крикнул Людо… — Отдай ей это. как приедешь.

И он протянул ожерелье.

— Скажи, что это я сделал, чтобы надевать на воскресную мессу.

Он не увидел, какое изумление отразилось на лице механика.

— Конечно, передам, — пробормотал он. — Она будет ужасно довольна.

Стекло полностью закрылось. Татав махал рукой, Мишо еще что–то говорил, но Людо больше ничего не слышал. Он уже не держался за машину, и она, подпрыгивая, катилась по песчаной дороге. Когда замелькали только красные огоньки, он понял, что остается один, и ему захотелось побежать за машиной и догнать ее, захотелось крикнуть, что его забыли, что он не сумасшедший, но в этот момент «Флорида», прибавив ходу, пересекла черту, за которой находился другой, внешний мир, и огни ее исчезли в темноте.

*

— У нас уже десерт, — раздраженно бросила ему мадемуазель Ракофф, когда он вошел.

Ничего не ответив, Людо сел на свое место рядом с карликом.

— Опаздывать запрещается, — подхватил тот назидательным тоном.

— Плевать, — сказал Людо так громко, что медсестра услышала.

— Ты просто грубиян, и в наказание будешь лишен ванильного крема… И коль скоро визит родственников приводит тебя в подобное состояние, я сегодня же напишу им, чтобы они не приезжали до особого распоряжения.

Над столами воцарилась тревожная тишина, только было слышно, как Грасьен громко хлебает из своей чашки.

— А еще запрещается перечить мадемуазель, — продолжал свои поучения Одилон.

В эту минуту Людо увидел, что из нагрудного кармана красного пиджака карлика торчит фотография, которую он тотчас же узнал: фотография Николь, — а он–то думал, что она в полной безопасности лежит у него под матрасом. Он набросился на карлика, тот покатился на пол и стал звать на помощь. Услышав свисток, в столовую ворвался Дуду и чуть не оглушил Людо, чтобы тот отпустил свою жертву.

— Из–за тебя, — с пеной у рта шипела медсестра, — мне придется дать им двойную дозу успокоительного. Теперь они травмированы на многие месяцы.

Одилон рыдал, утираясь огромным клетчатым платком.

— Довольно… Успокойтесь, господин маркиз! Людо при всех принесет вам свои извинения и отправится спать без ужина.

— Он украл мою фотографию, — протестовал Людо. удерживаемый негром за шею.

— Отпустите его. Дуду… Какую фотографию?

Людо разгладил скомканный и влажный от пота снимок, на котором была запечатлена Николь в платье для первого причастия с букетом цветов в руках.

— Это моя мать, — гордо объявил он. — Вот какая она красивая!..

Он с вызовом смотрел на мадемуазель Ракофф.

— Однако она не приехала тебя навестить… К тому же, я бы хотела быть уверенной в том, что это правда.

Одилон, без конца поправляя свой пострадавший в свалке пиджак, заголосил:

— Какой стыд! Это моя фотография!.. И вот доказательство… Разве я не на первом месте в яслях?

— Ты — просто вор! — выкрикнул Людо, и негру снова пришлось схватить его.

— Известно ли тебе, — заговорила мадемуазель Ракофф почти шепотом, — что ты не имеешь права повышать здесь голос? Я накажу твой голос, который осквернил тишину… а возможно, и солгал. Ты не будешь разговаривать шесть дней. И никто с тобой не заговорит. А раз вы не можете поделить фотографию, она останется у меня…

— Но это же моя мать, — продолжал реветь Людо, но тут Дуду так сжал его шею, что у него перехватило дыхание.

Медсестра устремила на мальчика ангельский взгляд:

— Знаешь, фотография ведь совершенно помятая… И даже если это твоя мать, что с того?.. Надеюсь, что ее образ ты носишь в своем сердце, а это единственное, что по–настоящему важно.

*