Пощёлкав кнопками на панели, он выключил двигатель и ударил кулаком по боковому рычагу. Под рубкой задребезжала лебёдка — на землю упал второй обрубок рельса, и вскоре термоплан завис над границей трущоб. Отсюда до состоящей из людей и машин линии оцепления было недалеко.
— Поворачиваю — и назад, а то подстрелят. Что решил? — Чак с любопытством смотрел на меня.
— Где лестница, которую ты мне бросил у водопада?
— В ящике возле баков.
— Ладно.
Я прошёл в салон, достал лестницу и прицепил к приваренным под дверью крюкам, раздвинув створки, бросил наружу. Чак стоял рядом, уперев руки в бока. Я заглянул на корму — Инка тихо сопела, лёжа на спине и свесив руку с койки. Лучше её не будить, а то полезет за мной спасать своего деда.
— Присмотри за девчонкой, что ли, — сказал я, вернувшись к двери. — Непонятно, как со мной обернётся, да и с Орестом…
— Это ещё кто за кем присматривать будет, — проворчал карлик.
Я снял ремень с револьвером, положил на пол и сел, свесив наружу ноги. До земли было не так уж далеко.
— А ты и впрямь туда собрался? — спросил Чак. — Я всё ждал, что раздумаешь.
Перевернувшись, я улёгся животом на край проёма.
— Нет другого выхода. Ну или я его не вижу.
— Лонгин тебя ненавидит. Он же до сих пор уверен, что ты и есть управила херсонский. Пришьёт не задумываясь.
— Посмотрим.
— И смотреть не на что. Вернее, не успеешь ты никуда посмотреть.
Лестница закачалась, когда я встал на неё. Карлик подошёл к проёму, протянув руку.
— Ладно, бывай, человече. Чую я, больше мы с тобой не увидимся.
Я пожал маленькую ладонь, но не отпустил, когда Чак захотел отойти, притянул его к себе и сказал, глядя в прозрачные светло-зелёные глаза:
— Чак, машину надо завалить. Я помню, ты хочешь солнечные батареи сделать, кремний для этого нужен, — но не будет у тебя времени в машине ковыряться. Как-нибудь потом кремний свой найдёшь. Устрой там такой обвал, чтоб её камнями на самое дно расселины сбило, расплющило всю и до неё никто добраться не мог. Нельзя, когда у всех ножи, давать одному пулемёт. Понимаешь?
— Да ладно, понимаю! — он выдернул руку. — Давай, лезь уже, смертничек. Завалю твою машину, не боись. Ты, правда, про это уже не узнаешь, но ежели обещал сделать — сделаю.
— И ещё, постарайся как-нибудь, чтобы Орест выжил. Они с Инкой дальше в племени могут жить, Хан их примет, или с тобой на «Каботажнике» летать…
— Да мне-то они зачем тут нужны? Хотя малая эта хорошо в технике рубит.
— Я не знаю зачем, но…
Он помотал головой.
— Нет, Альбинос или как там тебя, насчёт старика ничего не обещаю. Он у татуированной с омеговцами, ну и что я тут могу поделать? Машину завалю, ежели возможность будет, за малой присмотрю, а старик… Ну всё, короче, иди, я сказал. Мне лететь пора, вон опять стреляют там.
Выстрелы вскоре прекратились. Я шёл посреди земляной дороги мимо сгоревших развалюх. Несколько попавшихся на пути гетманов с лёгким удивлением поглядели на меня, но остановить не пытались: мало ли для чего одинокому бродяге из крымских равнин понадобилось входить в расположение войска… вдруг это гонец воеводы возвращается?
Показалась большая земляная площадка с обложенной голышами скважиной, за которой постройки из труб, жердей, одеял и гнилых досок сменялись глиняными мазанками. Часть их гетманы развалили своей техникой, другие остались целыми.
На площади в ряд стояли грузовики, которые я видел в ущелье, под их прикрытием, чтобы не дострелили со стены Херсон-Града, — палатки. Горели костры. От большого чана над огнём шёл запах мясной похлёбки, рядом на длинном столе два гетмана в фартуках что-то резали, ловко орудуя тесаками. Чуть в стороне от них на столбе висела наполовину разделанная туша свиньи.
Увидев среди машин одну, похожую на вездеход из каравана Миры, только с колёсами вместо гусениц, я направился к ней. Над машиной торчала длинная антенна, закреплённая тросами, сзади, перед ведущей в кузов лесенкой, стояли два охранника с саблями и берданками.
Когда я ступил на площадь, несколько голов повернулись в мою сторону. Миновав несколько трёхколёсных мотоциклеток с квадратными решётками на возвышениях в задней части, я направился к машине с антенной, ни на кого не обращая внимания.
— Эй, ты… — неуверенно позвал кто-то.
Один из поваров у чана поднял голову и замер с окровавленным тесаком в руке. Из большой палатки, откуда доносились стоны раненых, откинув полог, вышел человек в светлых шароварах и шапочке, с обнажённым торсом, забрызганным кровью. Вытирая руки полотенцем, он уставился на меня.
— Стой! — донеслось справа, а потом передо мной вырос старшина Гордей.
— Ты?! — он замолчал, разинув рот.
— Мне надо поговорить с воеводой, — сказал я. — Он здесь?
На старшине были не красные, а чёрные шаровары и такой же чекмень. Тюрбан он размотал и превратил в широкий кушак, который несколько раз обернул вокруг пояса. С лысой головы свешивался длинный рыжеватый чуб. Оружия у Гордея не было.
— Ты, — повторил он. — Альбинос…
— Проведи меня к Лонгину. Он в той машине?
— Воевода? — Гордей неуверенно оглянулся. — Да, там, но… Зачем тебе к нему?