Варвары ледяной планеты

Горячий румянец вспыхивает на моих щеках.

– Это называется поцелуй, Вектал.

В его формулировке поцелуй приобретает совершенно непристойный окрас. Я и так возбуждена, но его слова распаляют меня еще больше.

Вектал лукаво смотрит на меня, затем прижимается своими губами к моим и выходит из пещеры. Бросаю последний восхищенный взгляд на его упругую задницу в облегающих штанах, и мгновение спустя входит Майлак. Она несет в руках большую корзину и улыбается мне, сверкая изящными клыками.

– Я могу войти?

Киваю и наблюдаю, как плавно она передвигается. Есть разница между мужчинами и женщинами са-кхуйи. Ее рога меньше и аккуратнее. Кажется, что их рога – как наши носы: у кого-то огромные, у кого-то поменьше и изящные. Вероятно, ключевую роль тут играет наследственность. Черты лица Майлак такие же сильные и резкие, как у Вектала, но глаза больше, ресницы длиннее, а губы полные, пухлые. У нее маленькая грудь, и все тело кажется скорее жилистым, чем мягким. Но она двигается так чувственно, что вызывает во мне зависть. У нее длинные шикарные волосы, струящиеся темным водопадом до талии и хвоста.

Она странно одета. Ее одежда более замысловатая – куски кожи с узорами наподобие вышивки красиво обрамляют грудь, перекрещиваются на широких плечах и свободно ниспадают на живот. Ее кожаные легинсы также украшены узорами. Она без обуви – я замечаю это, когда она садится рядом, и очень удивляюсь. В пещере, конечно, теплее, чем снаружи, но мне все равно холодно. В племени Вектала, похоже, одеваются так, как будто стоит чудесный летний день.

Я им завидую. Хотела бы я наконец перестать мерзнуть.

Одним плавным движением Майлак садится передо мной, скрестив ноги. Она ставит свою корзину на пол рядом с кроватью и кладет обе руки ладонями вверх на колени.

– Позволишь мне исцелить тебя?

– Э… да.

В их языке нет слова «хорошо».

Она нежно берет мою больную руку в свою, закатывает рукав куртки и снимает импровизированную шину. Мое запястье опухло и все синее, без повязки оно начинает пульсировать с новой силой. К моему удивлению, Майлак закрывает глаза и укачивает мое запястье, как дитя.

Хм, ладно. Я просто жду, потому что мне кажется невежливым спрашивать, какого черта она делает.

После долгого молчания она наконец открывает глаза и хмурится.

– У тебя нет кхуйи. Я подумала, возможно, Вектал ошибся.

– Нет, – говорю я, слабо улыбаясь. – Он прав, у меня нет кхуйи.

Это слово кажется странным у меня на языке. Она осторожно отпускает мое запястье.

– Странно. Тогда я мало что могу для тебя сделать. Мое кхуйи особенное, – рассказывает она, прикасаясь к своей груди. – Оно может призвать твое кхуйи и побудить его работать усерднее.

Ну, по крайней мере она не предлагает проглотить кристалл, обмазать меня грязью, или как там еще могут лечиться варвары.

– Ладно. Все в порядке, правда.

– Давай я обновлю повязку, – предлагает она, беря свою корзину. – Как только ты примешь кхуйи, я смогу исцелить тебя.

Молчу в отчет. Я еще не решила, хочу ли я инопланетного паразита, хотя в данный момент его шансы увеличились.

– Могу я кое-что спросить?

– Конечно. – Она смотрит на меня большими сияющими глазами.

– Ты помнишь, как получила кхуйи?

Почему все эти пришельцы так одержимы своим паразитом?

Ее глаза расширяются, и она качает головой.

– Наши дети рождаются беспомощными, без кхуйи. Они уязвимы первые четыре дня. Затем мы охотимся на великого са-кохцка и передаем кхуйи ребенку.

– А зачем ждать четыре дня?

– Ребенок должен достаточно окрепнуть, чтобы принять кхуйи, – объясняет она. – В противном случае это смерть для обоих.

Ее нежные руки достают из корзины костяные шины. Потом она накладывает их, мягко поддерживая мое запястье.

– Это больно?

Она пожимает своими изящными плечами.

– Не знаю. Я была совсем маленькой, когда приняла кхуйи. Случаи, когда кхуйи умирает и приходится искать ему замену, очень редки. На моей памяти такого не случалось.

Это не особо помогает мне избавиться от беспокойства по поводу принятия в свое тело долбаного симбионта.

– Ты чувствуешь, как оно движется? Ты знаешь, что оно внутри? Оно… говорит с тобой?

– Говорит? – Ее глаза расширяются, и она смеется, пока не замечает, что мое лицо остается серьезным. Ее смех затихает. – Нет, конечно нет. Оно не говорит. Это все равно что иметь сердце, или легкие, или желудок. – Она снова пожимает плечами. – Некоторые проживают всю свою жизнь, не чувствуя резонанса. Резонанс – это единственный раз, когда кхуйи пробуждается. Затем оно яростно заявляет о своем присутствии.

– Мурчанием?

– Мур… что?

– Таким звуком. – Я пытаюсь горлом сымитировать его. – Оно заставляет тебя мурчать рядом со своей парой, верно?

– Это больше, чем просто звук, – говорит она, завязывая последнюю из веревок вокруг моего запястья. – Ты чувствуешь сильнейший порыв, когда кхуйи оживает. Это как… прилив духа.

Видно, что ей сложно описать это.

– Как адреналин? – Я размышляю, а затем добавляю: – Как бывает, когда очень быстро бежишь с холма? Или во время охоты?