Варвары

Дернула нелегкая Коршунова Свинку на променад вывести. Честно говоря, его совесть мучила. Из-за Насти. Хоть и не было у них ничего. Но Коршунов вполне отдавал себе отчет: не потому не было, что женат он, а потому что не срослось. Пока. Но срастется непременно. Потому что никуда им друг от друга не деться. Потому что Судьба. Потому что хоть и чужая женщина, а все равно. И наплевать, что чужая. И наплевать, что будет, потому что голова кругом идет, едва к ней прикоснешься. То есть — влюбился, как школьник. Нет, покруче. Потому что школьник — он легко влюбляется, а матерый мужик вроде Коршунова — ох тяжко. Таких, как он, купидонова стрела навылет бьет. Намертво.

Но совесть все равно мучила. Рагнасвинта, девочка юная, прилепилась к нему тоже всерьез. И первый он у нее. И законный. Хоть и случайно вышло, да малышке откуда знать, что случайно? Нехорошо это: свое счастье на чужой беде строить. Тем более что и счастья может не быть. Настя — не его женщина. И черта с два ее этот чертов кабан Стайна отдаст! Пристрелить его, что ли?

В общем, оторвал от сельскохозяйственных работ Аласейа — небесный герой женушку свою законную. И вывел ее, Рагнасвинту Фретиловну, шестнадцати лет от роду, на прогулку. По городской площади, мать ее так. Может, купить чего или так пройтись.

А площадь была пустынна. Жара, пыль. Никого. Только один «лоточник», мужичок не из бурга, приехавший из какого-то дальнего села, разложил на рогожке поделки: упряжь, ремешки, пояса…

И тут — будто ждали. Вышла со двора Стайны целая толпа. Сам хозяин, прихлебателей с полдюжины, охранников четверо.

И тотчас один из прихлебателей к Коршунову подбежал. Мол, мирный вождь желает с небесным героем о делах перемолвиться.

— Ты тут пока постой, солнышко, — сказал Коршунов Рагнасвинте. — Приглянется что — бери.

Впрочем, знал, что лишнего Свинка не купит. Бережлива. Чтоб не сказать больше.

Стайна ходить вокруг да около не стал. Сразу к делу перешел, слов впустую не тратя.

— Продай мне небесный парус, Аласейа, — сказал мирный вождь. — Я тебе настоящую цену дам. Такой никто не даст. Только весь продай. Золотом заплачу. Вес за вес. Больше только за ромейские паволоки[18] дают.

«Ах ты хитрая бестия, — подумал Алексей. — Вес за вес. При том что парашютный шелк и не весит почти ничего, о чем тебе, толстяк, прекрасно известно».

— Не думаю, что это хорошая цена, — сказал Коршунов. — Сколько, ты говоришь, за паволоки дают?

— Один вес против трех, — неохотно проговорил мирный вождь. Наверняка занизил.

Коршунов пожал плечами:

— А ты мне — один против одного предлагаешь. За небесную ткань. Но за хорошую цену я, может быть, продам тебе немного. Или обменяю… — У него мелькнула шальная мысль. Махнуться! Шелк — на Анастасию!

— Мне нужно все, — заявил Стайна. — Только все.

— Все не получится, — развел руками Коршунов. — Часть паруса мне самому нужна. Но я тебе хороший кусок продам. Такой, что все твое подворье вместе с домом накрыть можно.

— Нет! — безапелляционно заявил Стайна. — Ты продашь мне весь небесный парус. Если цена моя кажется тебе малой, назови свою. Знай, Аласейа, за весь парус я ничего не пожалею. Назови цену! Что пожелаешь в дому моем — твоим станет.

«Знает? — подумал Коршунов. — Про нас с Настей? Эх, зачем я только пообещал Одохару!»

— Не получится, — сказал Алексей с искренним сожалением. — Я дал слово.

Если бы он точно знал, что Стайна согласится на обмен… Нет, все равно нельзя. Это значит предать Одохара. Даже если плюнуть на последствия такого действия, все равно… Не по-мужски это.

— Я знаю, что ты обещал Одохару, — спокойно сказал Стайна. — Я освобожу тебя от твоего слова. Я вправе. В этом бурге я — хранитель Закона. Не Одохар.

Ответил Алексей не сразу. Тут следовало подумать.

— Не могу, — наконец произнес он. — Не в Одохаре дело. В моем роду такой закон: не давши слова — крепись, а давши — держись. Нет, Стайна, по-твоему не получится. Я сожалею…

— Ты говоришь «нет» мне, Аласейа? — В голосе Стайны прозвучало удивление.

— Я говорю тебе, что не могу принять это предложение, — дипломатично ответил Коршунов. — Сделай мне другое, и я постараюсь сказать тебе «да».

Стайна задумался. Он сверлил Алексея своими прозрачными глазками и, можно поклясться, интенсивно пытался отыскать в его словах второе дно.

Коршунов отвел взгляд от широкого, лоснящегося от пота лица, повернул голову: как там его Свинка?..

Ну вот! На минуту одну оставить нельзя!

Рядом с Рагнасвинтой топтался какой-то длинный парень. Говорил ей что-то настойчиво, за руку взял. Рагнасвинта руку выдернула, выкрикнула что-то резкое. Парень тоже голос повысил…

— Мне нужно отойти, — сказал Коршунов.

— Мы не договорили, — с нажимом произнес мирный вождь. Он тоже смотрел в сторону Алексеевой квено. Видел. Но или ему было безразлично, что там происходит… Или, наоборот, не безразлично.

— Позже, — бросил Коршунов.

Один из парней Стайны встал у Алексея на пути, но Коршунов оттолкнул его в сторону, потому что в этот момент длинный снова схватил Рагнасвинту за руку…