Варвары

Скулди не сумел узнать, что написано в послании. Не потому, что не умел спрашивать. Нет, спрашивать он умел. Увидел Книва: многому научился Скулди у того ромлянина. Лунный серп за деревья уплыть не успел, а пленник уже болтал, как две девки у колодца. Жаль только, что знал герул совсем немного. Поручено было ему (и уже не в первый раз) взять послание и передать своему родичу, который к ромлянам с товарами пойдет. Не знал он и о том, кто писал. Но знал, что дело — тайное, поэтому проявил осторожность: пустил своих людей вперед, а сам задержался. И увидел Книву.

У Скулди и Кумунда была лодка. Поэтому трех мертвецов сложили на их же корабль, а корабль подожгли. Все трое ведь умерли в бою, с честью. А что один был пленен и заговорил, так у Скулди и межевой камень заговорил бы. Из имущества ничего не взяли. Скулди сказал: хорошо хоть, ни один из убитых с ними в родстве не состоял, очищения не требуется. А вещей им брать все равно нельзя. Книве — можно, но это тоже нехорошо будет, потому что жизнь Книвы сейчас Скулди принадлежит и за все, что Книва сделает, Скулди отвечает.

Это герульский обычай такой. Если герул кому жизнь спас, то спасенный ему — как дитя становится. Герул опекать его должен. Все шиворот-навыворот у этих герулов. А вот у родичей Книвы — все правильно. Если спас кого, то не ты спасенному, а спасенный тебе обязан. И по справедливости должен спасителю подарок сделать. Так что, когда возьмет Книва добычу у ромлян, непременно лучшее Скулди подарит. По своему обычаю.

Скулди с Кумундом подожгли корабль и оттолкнули от берега. Это было хорошее погребение. Даже лучше, чем развеять пепел над землей. Скулди сказал: если его убьют, он тоже хочет, чтобы его над водой сожгли. И Агилмунда о том попросит, когда спасенного Книву «дарить» ему станет.

Но когда они вернулись в бург, то Агилмунда там не нашли. И Ахвизры. И где они — никто не ведал.

* * *

— Собачки у них две, — прошептал Ахвизра, прислушиваясь. — Бойцовые собачки. Ромлянские.

Месяц только что спрятался — не видно ни зги. И они спрятались — за изгородью, с подветренной стороны. Как раз и ждали, пока луна зайдет.

— Это хорошо, что бойцовые, — заметил Агилмунд.

— Почему? — шепотом спросил Сигисбарн, тиская древко копья.

— Потому что обычная шавка брехать начнет, а бойцовая — кинется.

— И чего? — Сигисбарн никогда раньше не имел дела с ромлянскими псами.

— А ничего, — последовал ответ. — Волк пошустрей будет. Хотя эти — побольше. Ладно, пошли.

Два друга одновременно перемахнули через изгородь, беззвучно приземлились на ноги по ту сторону и бросились вперед. Сигисбарн замешкался, но перебрался через преграду так же бесшумно. Для человека. Собаки, ясное дело, услышали. Топот, рычание, справа-впереди — хрусткий удар топора… Внезапно нечто более темное, чем темнота, совершенно бесшумно возникло перед Сигисбарном. Вспыхнули два красных уголька — и… Сигисбарн принял пса на щит — как удар топора. Сшиб в сторону и тут же, наугад, ткнул копьем. Почувствовал упругое сопротивление — отдернул назад, пока не застряло. И тут же — хруст, короткий визг и тишина. Кто-то, Агилмунд или Ахвизра, подскочил и добил зверя.

Бегом пересекли двор. Впереди возникла громада дома. Изнутри — ни звука.

— Спят, — прошептал Ахвизра.

— Или ждут, — тоже шепотом отозвался Агилмунд. Достал три белых лоскута, один повязал на руку, два других раздал товарищам. Сигисбарн восхитился предусмотрительностью брата.

— Ты — у входа, — велел ему Агилмунд. — Ахвизра, пошли.

Не более чем на ладонь сдвинув шкуры у входа, оба дружинника проскользнули внутрь.

Сигисбарн ожидал криков, звона железа… Но никаких звуков боя не было. Ничего. Время шло… Ничего. Только под крыльцо ежик шмыгнул. Домашний, наверно.

Сигисбарн уже всерьез забеспокоился, когда внутри застучало о кремень кресало и брат его окликнул:

— Заходи!

Боя не было. Была резня. Четверо мужчин и две женщины. Мужчины были из дружины Стайны. Всех прикончили спящими. Только один из мужчин был в одежде. Его, верно, сторожить оставили, а он понадеялся на псов.

— Вояки, — пренебрежительно бросил Ахвизра.

Он отыскал факел, зажег от масляного светильника и вышел во двор.

Яму нашли за домом, быстро нашли. По запаху.

— Аласейа! — наклонившись, позвал Агилмунд.

Внизу заворочались.

— Пошел прочь, козлиное дерьмо! — пробурчали снизу.

— А ведь уйду! — посулил Агилмунд. — А ты так и будешь здесь сидеть.

— Агилмунд? Ты? — Аласейа явно обрадовался. Но тут же добавил: — Тише, услышат.

Ахвизра хихикнул.

— Я духов не боюсь, — сказал Агилмунд. — Сигисбарн, открывай.

Сигисбарн быстренько скатил с решетки валуны, сдвинул ее в сторону и аккуратно опустил вниз лежащий рядом шест с поперечинами.

Аласейа выбрался наружу. Пахло от него, как от свиньи.

— Цел! — Агилмунд звонко шлепнул его по спине.

Аласейа зашипел:

— Легче! Мне вроде ребро сломали…

«Плохо», — подумал Сигисбарн.

Сломанное ребро может что-нибудь внутри проткнуть — и пропал воин.

— Ну-ка стой! — невзирая на протесты, Агилмунд быстро ощупал родича.

— Целы, — сказал он с облегчением. — Иди сполоснись, там бочка у дома. Одежа где твоя?