«Мне тоже так кажется… Человек без тайны беднее, чем без имущества. Я вижу, вы умница. Это не порок. Даже красавице, такой ягодной хорошке, как вы, ум не помеха… Давайте не ссориться. Влюблённым ссориться всё равно что резать воду ножом».
«А вы не злообидчик?»
«Любовью не обижают… Любовью возвышают… У меня доброе сердце. Большое. Как у кита…[65]
А потом… А потом, и птица, летая, теряет перья…»«И всё же теряет?»
«Увы, богинюшка…»
Разговор глаз напугал её. Она торопливо спросила первое, что упало на ум:
– А… А чем отличается поэзия от прозы?
Заикаясь, чего никогда не было с Колёкой, стал он объяснять, тронутый сумятицей её души:
– Ка-ак ч-чем?.. Поэзию пишут в столбик… А прозу – во всю строчку, пока строчка не кончится. Ну-у вот примеры…
Это поэзия. Пушкин. А вот…
Это уже проза… Симонов… Прозка жизни…
– Дя-ядь! Как вы…
– Кактус тебе в карман! Да не надо ж пока аплодисментов! Я ещё не всё сказал… Тут вот вывернулась ламбада позанозистей… Была у Маяковского чужемужняя грелка во весь рост… А у этой грелки было за всю жизнь четыре мужа, и она под конец дней своих гордо несла такую шелуху: «Я всегда любила одного – одного Осю, одного Володю, одного Виталия и одного Васю»… Я не «про всю Одессу». Я только про первую двойку… Одномандатники[66]
Брик и Маяковский в поте лица кувыркались в золотом тепловатом болотце одной этой горячей, любвезадиристой мочалки по имениТоскливая прозушка. И вот некто… Фамилька выбежала из башни и забыла вернуться. Так вот он только из имени и фамилии сваял целую шедевруху:
Всего-то и горячих трудов! Имя и фамилию сочинялка по лени и экономности написал маленькими буквушками да обронил, наверно, по нечайке между ними запятуху и – получите классику с восклицательным знаком на конце! Расшибец!
Что значит одарённый товарищ гражданин. Кинул запятую и восклицательный – уже поэт! И как он полз-выкруживал к этой классике? Шофёр – курьер – младший подчитчик – подчитчик – старший подчитчик – младший корректор – корректор – старший корректор – завхоз – библиотекарь – секретарь – этапы большущего пути! Двадцать лет прел на этом этапе и всё на одном месте. В журнале. На месте и камень мохом накрывается. А наш пострелун, если позволишь так сказать, оброс постом главного редактора этого журнала! И это не байка. Вычитал я всё это из газеты!.. А скакал когда-то этот вертляк курьером. Я сам разготов дунуть в курьеры!
Вождь что нам вбубенивал? «Любая кухарка может научиться управлять государством!»
Сам же вождь почему-то забыл свеликодушничать и на миг не презентовал свои вожжи ни одной стряпке. И минуты не дал порулить. Нерасторопная кухарка так пока и не доехала до государева престола. И даже местная поэтка не то Эхматьвдулина, не то Эхматьвтулкина тоже не доехала… А вотушко курьерко впрыгнул-таки в креслице главного редактора! И теперь ка-ак рулюет! Ка-а-ак рулюет!.. Прям лихач! Ленин в шалаше! И что потрясней поверх всего, ещё преподаёт там… Ну… Где вроде как учат на писателюков! Кру-то-та-аа…
– Дя-ядь!.. Как вы…
– Да отшнурись! Опять же сбила! Ну иди ты пустыню пылесосить!!! Я ж ещё не кончил свою мыслЮ́… Гм… Вообще стихоблуды – приличные мазурики. Друг дружку безбожно бомбят…[67]
Как-то на культурном досуге я под ручку с мухой нечаянно забрёл с подплясом в библиотеку… И на такое напоролся! Оказывается, пушкинский стишок про памятник – чистая перепевка оды Горация.[68] Был такой в глубочайшей древности дорогой товарисч поэт Гораций!Сравним. Построчно.
Первая строчка у товарища Горация:
И у Пушкина первая строчулька:
Пятая и шестая строчки у дорогого товарисча Горация:
Пятая и шестая строчки у Пушкина:
Ну? Так кто у кого слямзил? Дорогой товарисч Гораций не мог. Потому как отбросил кегли за тыщу восемьсот семь лет до рождения Пушкина… И что ж в балансе? Дядь Саша Пушкин просто перевёл чужой стишок. Ну и подпишись под стишком как переводчик. Так нет! Он великодушно оставил нам звонкое высказывание «Переводчики – почтовые лошади просвещения». Да сам почтовой лошадью не пожелал становиться. Быть автором стиха престижней!
– Оно, конечно…
– Уже который век у нас на всех углах гордо квакают:
«Пушкин – наше всё!»
Какие ж мы нищеброды, если наше всё – всего-то лишь один-единственный поэт пускай даже и Пушкин. Нет! Нет!! И нет!!! Нам одного поэта на такую громадную державу мало. Наше всё – это Толстой, Достоевский, Шолохов, Лермонтов, Кольцов, конечно же, Пушкин и… и… и… и … и… и… и… и … Вот наше всё!