Вас снимает скрытая камера!

В ближайшем ларьке «Роспечати» она купила газету «Петербургский вестник» и выяснила адрес, по которому находится редакция. Однако, взглянув на часы, Надежда поняла, что сегодня никак не успеет в газету, потому что муж вернется с работы через сорок минут, у нее осталось времени, только чтобы добраться до дому.

Муж пришел раньше Надежды и был недоволен. Хорошо, что имелась причина – отвозила Алке ноутбук. Кот ехидно посматривал на хозяйку с выражением чеховского мальчика на морде: «А я знаю!», но Надежда держалась твердо и ни в чем не призналась. С котом она разберется потом.

Надежда Николаевна свернула со Среднего проспекта на Тринадцатую линию. Сразу отхлынула городская суета и шум, Надежда, казалось, перенеслась в позапрошлый век и совершенно не удивилась бы, если бы из проходного двора навстречу ей выбежал Родион Раскольников, придерживая топор под полой поношенного пальто.

Однако вместо Раскольникова из подворотни вышел мрачный рокер в усеянной заклепками кожаной куртке. Скользнув по Надежде угрюмым взглядом, рокер уселся на мощный мотоцикл и с ревом умчался вдаль.

Надежда взглянула на номер дома и свернула во двор.

Возле обитой железом двери она увидела звонок. Никакой, даже самой скромной таблички, извещающей посетителей, что за этой дверью находится редакция газеты, не было. Видимо, «Петербургский вестник» избегал излишней популярности.

Надежда Николаевна нажала на кнопку звонка, и тут же прямо у нее над головой зазвучал усиленный микрофоном голос:

– К кому?

«Интересно, – подумала Надежда, – хамство и невоспитанность тоже усилены микрофоном?»

Вслух она сказала:

– К Борису Михайловичу Рязанскому.

На двери щелкнул замок, и она распахнулась.

Надежда вошла в дверь и оказалась в узком, плохо освещенном коридоре. Справа от входа в тесной прозрачной будочке сидел сутулый мужчина лет сорока с очень мрачным выражением на лице. Видимо, он и являлся обладателем хамоватого голоса в микрофоне. Во всяком случае, так же сухо и лаконично он сориентировал Надежду Николаевну:

– Третья дверь направо.

Надежда поблагодарила, прошла мимо будочки и постучала в ту самую третью дверь.

На ее стук никто не отозвался, а прислушавшись, она отчетливо расслышала доносящийся из кабинета крик:

– Ничего мы не будем публиковать! Нам эта «Кассандра» еще за прошлый месяц не заплатила! Они что там – не понимают, что такая статья – это самая натуральная реклама? А за рекламу платить надо, платить!

Толкнув дверь, Надежда решительно вошла в кабинет.

За просторным столом, заваленным толстыми пачками офисной бумаги, засаленными рукописями и пустыми пакетами из «Макдоналдса», сидел маленький кругленький человечек с лысиной, окруженной кудрявой порослью, легкой и светлой, как пух одуванчика. На круглом и коротком носу криво сидели круглые очки в металлической оправе. Человечек прижимал к уху телефонную трубку и слушал своего собеседника, выразительно вращая круглыми серыми глазами за стеклами очков.

Увидев Надежду, он свободной рукой указал ей на стул и снова закричал так, что люстра под потолком его кабинета жалобно зазвенела:

– А мне плевать! Мне совершенно наплевать, что у нас с ними старые, проверенные временем отношения! Мне сегодня за аренду платить надо! Понимаешь – сегодня! Так что если «Кассандра» не погасит долги, то никакой статьи не будет! Все!

Человечек швырнул трубку, причем каким-то чудом она попала на свое законное место, а не на пол.

Затем он перевел дыхание и поднял глаза на Надежду:

– Слушаю!

Не успела Надежда Николаевна открыть рот и заговорить, как дверь кабинета распахнулась, и в него ворвался широкоплечий и громоздкий, как двустворчатый шкаф, мужчина, оснащенный пудовыми кулаками и горящим взором маленьких, глубоко посаженных глаз.

– Ты, скотина рязанская! – завопил «шкаф» с порога. – Я твою лавочку разнесу, так что от нее только щепки полетят! Ты что, паразит мелкий, про меня в своем сортирном листке написал?

– Ты кто такой? – невозмутимо поинтересовался Борис Михайлович. – Пока я тебя не узнаю, мне не ясна причина твоего негодования.

– Ты меня не узнаешь? – завопил «шкаф», еще больше разъяряясь. – Да меня каждый малолетний пацан в этом городе в лицо знает! Да меня каждая собака узнает! Да меня…

– Как ты видишь, – спокойно прервал посетителя Рязанский, – я уже давно не малолетний пацан и тем более не собака, так что узнавать тебя вовсе не обязан.

– Ну ты даешь! – от удивления «шкаф» понизил голос. – Я же Слава Лямзин! Ты че, правда, что ли, меня не узнал или так, выделываешься?

– Лямзин? – переспросил Борис Михайлович. – Фамилия известная! И чего же ты от меня хочешь, Слава Лямзин?

Надежда Николаевна с интересом уставилась на посетителя: притом что она совершенно не интересовалась спортом, даже она слышала имя этого знаменитого боксера.

– И чего же ты от меня хочешь? – повторил редактор, насмешливо разглядывая спортсмена.

– Я хочу от тебя, чтобы ты свой помойный листок сожрал! – зарычал боксер, перегибаясь через письменный стол и намереваясь сгрести маленького редактора своей огромной ручищей.