Васек Трубачев и его товарищи. Девочка из города

— Вы знаете, Митя, это изумительное чувство — ощущение своей Родины! Эта непостижимая любовь человека к своей земле! И как это хорошо, взволнованно звучит:

Как невесту, Родину мы любим,
Бережем, как ласковую мать!

Яркое, солнечное утро разбудило ребят. Поезд мчался мимо золотых полей пшеницы, мимо зеленых лугов со стадами. Коровы, лежа в густой траве, лениво жевали жвачку. Прыгали, высоко вскидывая задние ноги, молочно-желтые телята. Пастушок, сдвинув на затылок картуз, щелкал длинным бичом.

Цвела розовая гречиха, густел овес, сиреневые шарики клевера сливались в один пушистый ковер. Синел лес, под мостом покачивались на воде кувшинки…

Мелькали железнодорожные будки, белые хаты с густыми вишневыми садочками, а на маленьких станциях врывались в окна свежие, задорные голоса с мягким украинским выговором:

— Черешен! Черешен!

— Меду! Меду!

— Ось кому молочка свеженького!

— Ряженки!

— Сюда, сюда! — кричал Митя, принимая из загорелых рук босоногих девчонок крынки с молоком, затянутые густой розовой пенкой, лукошки с черными, горячими от солнца черешнями и кувшины с медом.

Ребята пригоршнями ели черешни, залетавшие в вагон пчелы лезли к ним в миски с медом.

Украина! Украина!

Это был июнь 1941 года.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Любовь Федоровна Воронкова ДЕВОЧКА ИЗ ГОРОДА Вступление ККАК ДЕВОЧКА В СИНЕМ КАПОРЕ ПОЯВИЛАСЬ В СЕЛЕ НЕЧАЕВЕ

Фронт был далеко от села Нечаева. Нечаевские колхозники не слышали грохота орудий, не видели, как бьются в небе самолёты и как полыхает по ночам зарево пожаров там, где враг проходит по русской земле. Но оттуда, где был фронт, шли через Нечаево беженцы. Они тащили салазки с узелками, горбились под тяжестью сумок и мешков. Цепляясь за платье матерей, шли и вязли в снегу ребятишки. Останавливались, грелись по избам бездомные люди и шли дальше.

Однажды в сумерки, когда тень от старой берёзы протянулась до самой житницы, в избу к Шалихиным постучались.

Рыжеватая проворная девочка Таиска бросилась к боковому окну, уткнулась носом в проталину, и обе её косички весело задрались кверху.

— Две тётеньки! — закричала она. — Одна молодая, в шарфе! А другая совсем старушка, с палочкой! И ещё… глядите — девчонка!

Груша, старшая Таискина сестра, отложила чулок, который вязала, и тоже подошла к окну.

— И правда девчонка. В синем капоре…

— Так идите же откройте, — сказала мать. — Чего ждёте-то?

Груша толкнула Таиску:

— Ступай, что же ты! Всё старшие должны?

Таиска побежала открывать дверь. Люди вошли, и в избе запахло снегом и морозом.

Пока мать разговаривала с женщинами, пока спрашивала, откуда они, да куда идут, да где немцы и где фронт, Груша и Таиска разглядывали девочку.

— Гляди-ка, в ботиках!

— А чулок рваный!

— Гляди, в сумку свою как вцепилась, даже пальцы не разжимает. Чего у ней там?

— А ты спроси.

— А ты сама спроси.

В это время явился с улицы Романок. Мороз надрал ему щёки. Красный, как помидор, он остановился против чужой девочки и вытаращил на неё глаза. Даже ноги обмести забыл.

А девочка в синем капоре неподвижно сидела на краешке лавки.

Правой рукой она прижимала к груди жёлтую сумочку, висевшую через плечо. Она молча глядела куда-то в стену и словно ничего не видела и не слышала.

Мать налила беженкам горячей похлёбки, отрезала по куску хлеба.

— Ох, да и горемыки же! — вздохнула она. — И самим нелегко, и ребёнок мается… Это дочка ваша?

— Нет, — ответила женщина, — чужая.

— На одной улице жили, — добавила старуха.

Мать удивилась:

— Чужая? А где же родные-то твои, девочка?

Девочка мрачно поглядела на неё и ничего не ответила.

— У неё никого нет, — шепнула женщина, — вся семья погибла: отец — на фронте, а мать и братишка — здесь. Убиты…

Мать глядела на девочку и опомниться не могла.

Она глядела на ее лёгонькое пальто, которое, наверно, насквозь продувает ветер, на её рваные чулки, на тонкую шею, жалобно белеющую из-под синего капора…

Убиты. Все убиты! А девчонка жива. И одна-то она на целом свете!

Мать подошла к девочке.

— Как тебя зовут, дочка? — ласково спросила она.

— Валя, — безучастно ответила девочка.

— Валя… Валентина… — задумчиво повторила мать. — Валентинка…

Увидев, что женщины взялись за котомки, она остановила их:

— Оставайтесь-ка вы ночевать сегодня. На дворе уже поздно, да и позёмка пошла — ишь как заметает! А утречком отправитесь.

Женщины остались. Мать постелила усталым людям постели. Девочке она устроила постель на тёплой лежанке — пусть погреется хорошенько. Девочка разделась, сняла свой синий капор, ткнулась в подушку, и сон тотчас одолел её. Так что, когда вечером пришёл домой дед, его всегдашнее место на лежанке было занято, и в эту ночь ему пришлось улечься на сундуке.

После ужина все угомонились очень скоро. Только мать ворочалась на своей постели и никак не могла уснуть.