Васек Трубачев и его товарищи (илл. Г. Фитингофа)

— Потому что она подумает, что ты из нее прислужку хочешь сделать.

Петя засмеялся.

— Ты всегда придумаешь чего-нибудь… А мне бы только одно наверняка знать: добрая она или злая? — задумчиво сказал он. — Почему это нельзя сразу человека узнать?

— Узнать, пожалуй, можно, — протянул Мазин.

— А как? — заинтересовался Русаков.

— Принеси ей дохлую кошку.

— Совсем дохлую?

— Не совсем… наполовину… чтоб еще мяукала… Или собаку. Одно из двух.

— И что?

— И посмотри: выкинет она ее или накормит. Кто любит животных, тот добрый человек, а кто их не жалеет, тот сам дрянь! — объяснил Мазин.

— Это верно… А где же мне эту самую дохлую кошку взять? Если поймать да заморить какую-нибудь? — сморщившись, сказал Петя.

— Ну, и будешь сам дрянь, — отрезал Мазин.

— Ну вот… а говоришь… Легче уж совсем дохлую достать, так ту и жалеть нечего, раз она уже все равно скончалась… А так… все кошки толстые, — припоминая всех знакомых кошек, говорил Русаков.

— Ну ладно! Выбрось все это из головы. Садись. Говори честно: чего знаешь и чего не знаешь?

— Что ты не знаешь, то и я не знаю, — расхрабрился Русаков.

— Ну-ну! Я не знаю — так догадаюсь, — важно сказал Мазин. — Тебе со мной не равняться. А по правде, обоим подтягиваться нужно. Скоро экзамен. Придется как-никак поработать.

Ребята взялись за учебу.

Положив на колени учебник, Мазин экзаменовал Русакова, тут же проверяя и свои знания.

Когда оба начинали скучать, Мазин говорил:

— Последнее предложение: «Коля стукнул Петю по шее». Разбирай.

— Нет, ты разбирай: «Русаков положил Мазина на обе лопатки».

— Раньше положи, — говорил Мазин, обхватывая товарища поперек туловища.

Начиналась борьба. Со стен летели пугачи и рогатки, мешок с сеном трещал по всем швам.

Ужинали порознь. Каждый у себя дома. Последнее время Петя стал разборчив в еде. Ворону пришлось выбросить, мороженую рыбу пустили в пруд на съедение ракам.

— Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, — сознался товарищу Петя.

— А какие еще фрикадельки тебе нужны? — ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.

Ложась спать, Мазин размышлял о жизни: «Учиться хорошо можно. В конце концов это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».

И он сразу решил за себя и за Русакова — хорошо подготовиться к экзаменам. История с мелом тоже повлияла на Мазина.

«В общем, все из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику — я бы не стащил мел. Не стащи я мел — Трубачев не поссорился бы с Булгаковым, вот и все… А какие товарищи были Васек и Саша! Трубачев и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… А в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела все вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»

Мазин был благодарен Трубачеву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да еще в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова, и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:

— Эх, жизнь!

Глава 25 «СОВЕРШЕННО ТОЧНО»

Васек торопился. На втором этаже школы, в пионерской комнате, окна были освещены.

«Работают уже!… Скорей надо! Сегодня Белкин переписывает, наверно».

— Иван Васильевич, Митя пришел? — спросил он, пробегая мимо Грозного.

— Нет еще… Сергей Николаевич в учительской, — сообщил Грозный.

«Эх, а я опоздал!» — подумал Васек и, пробежав быстро по коридору, открыл дверь в пионерскую комнату.

Одинцов стоял посреди комнаты, держа в руках аккуратно исписанный листок. Ребята окружали его тесным кольцом. Увидев Васька, кто-то тихо сказал:

— Трубачев!

Все лица повернулись к Трубачеву. Одинцов тоже обернулся и машинально спрятал за спину листок.

Трубачев посмотрел ему прямо в глаза. Потом медленно протянул руку:

— Это про меня? Дай!

Одинцов, бледный, но спокойный, передал ему листок.

— Я не мог иначе… — сказал он.

Васек пробежал глазами статью. Она пестрела его фамилией.

— Совершенно точно, — сказал он, криво усмехаясь и возвращая листок. — Совершенно точно… — повторил он и при общем молчании вышел из комнаты.

— Трубачев! — упавшим голосом позвал Одинцов. — Ребята, что же вы! Остановите его!

— Трубачев! Трубачев! — понеслось по коридору.

— Митя! Где Митя? — волновались ребята.

Саша Булгаков подошел к Одинцову и сел рядом с ним.

— Ты не из-за меня написал? — спросил он, моргая ресницами.

— Нет, я просто правду написал! — Одинцов поднялся. — Белкин, переписывай!

Ребята зашевелились, задвигались, горячо обсуждая случившееся.

Мнения разделились: одни обвиняли Одинцова и говорили, что он не должен был подводить товарища; другие защищали Одинцова.

— Он не имел права иначе! Он поступил честно! — кричали они.

В пионерскую комнату вошел Сергей Николаевич. Он просмотрел стенгазету и прочел статью Одинцова. Ребята стояли понурившись, работа шла вяло. Все ждали, что скажет учитель.

Сергей Николаевич подозвал Одинцова:

— Это с Трубачевым ты просил посадить вас вместе?

— Да, с Трубачевым и Булгаковым.

— Закадычные друзья? А кто же больше друг — Булгаков или Трубачев? — спросил учитель, не глядя на Одинцова.