— Да, прочесали тебя, брат, вдоль и поперёк… Раньше бывало ремнём учили, попроще вроде, а теперь — ишь ты! Ну, авось обойдётся… Ступай домой. Макушку в подушку, а утром на душе легче.
Васёк попрощался со стариком и вышел на улицу. Он устал, в голове было так много мыслей, что ни на одной не хотелось останавливаться.
В конце своей улицы Васёк увидел тётку.
Она, суетливо и неловко обходя лужи, шла вдоль забора, придерживая обеими руками концы полушалка. Васёк вспомнил, что тётка плохо видит, и бросился к ней навстречу:
— Тётя!
— Васёк! Батюшки! Где ты запропал? Девятый час пошёл…
— Я на сборе был… Нас вожатый собирал.
— «Вожатый, вожатый»! С ума он сошёл, твой вожатый! Детей до полуночи держать!
— Да он не виноват. Дела у нас такие были… пока разберёшься… Не сюда, не сюда, тётя. Давай руку!
— Погоди, не тащи… Это чего блестит?
— Тут лужа, — держа её за руку, говорил Васёк. — А вот камень… ставь ногу…
— Ишь ты, глазастый. А я шла, небось забрызгалась вся. Ну, какие же у вас дела разбирали? — благополучно минуя лужу, спросила тётка.
— Кто что натворил, — уклончиво сказал Васёк.
— Кто что натворил… А ты бы домой шёл.
Васёк засмеялся.
— Да меня, тётя, больше всех ругали там, — сознался он. — За поведение и всякие разные слова дурацкие… за грубость…
— А-а… — подняв кверху брови, протянула тётка, — за грубость?
— Ну да… Вот и тебя я тоже обидел.
— Ну… это что… Мы свои, не чужие, — заволновалась тётка. — А вожатый, он, конечно, знает, что делает. Коли задержал, значит нужно было… это на пользу.
Васёк крепко прижал к себе тёткину руку.
— Ладно, ладно… Идём уж. Там тебе ужин приготовлен, а под тарелочкой… — Она остановилась и подняла вверх палец: — Суприз!
Р. М. 3. С.
Мазин сидел на берегу пруда и напевал свою любимую песенку:
Он смотрел, как у края берега в тёмной воде отражаются набухшие почками ветки берёзы, как, переплетаясь с ними, вытягиваются тонкие иглистые сосны и громадной тенью ложатся мохнатые лапы старой ели. Теперь под этой елью чернеет глубокая яма, залитая водой. Это бывшая землянка Мазина и Русакова. Когда снег начал таять, в неё хлынули со всех сторон ручьи. Хорошо, что к тому времени у мальчиков появился новый приют…
Мазин вспомнил, как они с Петей шли домой со сбора.
Петя ждал, что Митя вызовет в школу отца. Наказания он не боялся — он боялся потерять свою новую мать.
— Она уйдёт! — тоскливо повторял он всю дорогу.
— Не уйдёт! — лениво утешал его Мазин: ему не хотелось заниматься Петькиными делами. Он хотел разобраться в настоящем товариществе, о котором говорил учитель, а потому, не глядя на расстроенное лицо Русакова, нехотя бубнил, идя с ним рядом: — Птичья голова у тебя, Петька… И вообще, ты только о себе одном думаешь. Брось ты с этим делом нянчиться… Уйдёт, так другая найдётся!
— Другая? — Петька даже остановился. — Другая?! — От волнения у него перехватило горло. — А ты себе другую мать хочешь, Мазин?
— При чём тут это? — тоже останавливаясь, недовольно спросил Мазин.
— А при том, что ты… ничего не понимаешь в моей жизни, — с усилием сказал Петя, — а я… один. И ты лучше ничего не говори, если так…
— Как «так»?
Петя молчал. Мазин почувствовал, что Петька вдруг отделился от него со всеми своими горестями и теперь уже будет решать свои дела тихо, про себя, не обращаясь за помощью к товарищу.
— Ладно, — сказал он прежним снисходительным тоном. — Я пошутил. Сейчас придумаем что-нибудь…
— Не надо.
— Что не надо? Собери её вещи и спрячь, а пока она будет искать, отец её сам уговорит остаться. Понял?
— Не надо, — тихо повторил Петя. — Ничего не надо мне, Мазин! Это не такое, чтоб придумывать что-нибудь. — Он отвернулся и сломал голую ветку у забора. — Этого ты не можешь… и не надо.
— Да ну тебя! — рассердился Мазин. — «Не можешь, не можешь»! Я всё могу!
Когда Петя ушёл, Мазин долго стоял во дворе и- смотрел на его окна.
«Есть прямое, честное товарищество, а есть мелкое, трусливое выручательство», — вспомнил он слова учителя.
«Эх, жизнь! Пойду завтра к его мачехе и напрямки начну действовать», — решил Мазин.
За ночь решение окрепло. Мазин застал Екатерину Алексеевну одну. Она сидела за работой — подшивала Петины брюки. Изо рта её торчали булавки, а в длинных ловких пальцах мелькала иголка. Мазин поздоровался и, оглядев новые Петины брюки, вежливо сказал:
— Симпатичные брючки.
Мачеха засмеялась с закрытым ртом, булавки запрыгали на её губах.
«Ещё подавится!» — с тревогой подумал Мазин и сказал:
— Выньте изо рта булавки. Я к вам по делу пришёл.
С тех пор как Петя первый раз привёл к себе Мазина, прошло много времени. Екатерина Алексеевна уже хорошо знала этого смешного, толстого, спокойного мальчика, товарища Пети. Она с интересом прислушивалась к коротким фразам, которые бросал Мазин Пете во время игры или занятий. Ей нравился Мазин, но где-то про себя она опасалась того влияния, которое он имел на Петю.