Васёк Трубачёв и его товарищи. Книга первая

— Допустим, что так. Мы это разберём. Но это не снимает с тебя ответственности за другие поступки. Ты ссоришься с Сашей Булгаковым, обижаешь товарища, которого мы все уважаем за то, что он помогает своей матери. О помощи в семье мы здесь говорили не раз, а ты позволяешь себе бросать какие-то глупые насмешки. — Митя смёл со стола попавшуюся ему под руку промокашку, взъерошил волосы. — Это поступок нетоварищеский и непионерский. Я не знаю, как ты себя ведёшь дома по отношению к своим домашним…

Васёк вспомнил сморщенное, обиженное лицо тётки и густо покраснел.

— Об этом нужно тебе подумать, Трубачёв! И крепко подумать! Стыдно! Ты меня понимаешь…

Васёк молчал, упрямо сдвинув брови.

— Я говорю не с дошкольником, а с человеком, который должен отвечать за себя. Я говорю с пионером, председателем совета отряда, Трубачёв!

Васёк крепко прижал к бокам опущенные руки.

— Есть… — чуть слышно сказал он.

— Хорошо. Это не всё. Я хочу знать ещё, Трубачёв, как ты смел уйти самовольно с урока и на другой день не явиться в класс? Что это тебе, шутки, что ли?

Митя второпях не подобрал другого выражения и, снова рассердившись на себя, напал на Трубачёва:

— Учёбу срываешь, нарушаешь дисциплину, роняешь свой авторитет в глазах товарищей! Мы тебя выбрали председателем совета отряда… Что это, Трубачёв?

Васёк молчал.

— Я спрашиваю тебя: почему ты ушёл с урока? — настойчиво повторил Митя.

— Я ушёл, потому что все думали на меня…

— Что думали на тебя?

— Что я зачеркнул фамилию…

— Не понимаю, — нетерпеливо сказал Митя, — объяснись…

Ребята зашумели, задвигались. Сбоку, оттирая от стола Трубачёва, поспешно вырос Мазин.

— Надо разобраться… — хрипло сказал он. — С самого начала. Тут виноват мел, понятно?

Ребята вытянули головы:

— Чего, чего?

Митя нахмурился:

— В чём дело, Мазин?

Сергей Николаевич с интересом смотрел на крепкую, коренастую фигуру Мазина, на живые, острые щёлочки его глаз и спокойное упорство в лице.

— Из-за чего вышла ссора в классе? Из-за мела! Вот он. — Мазин вытащил из кармана кусок мела и положил его на стол.

Девочки ахнули и зашептались. Ребята заглядывали через головы друг друга — каждому хотелось посмотреть на тоненький длинный кусочек мела.

— Вот он, проклятый мел. Трубачёв тут ни при чём. В тот день Русакова должны были вызвать, а он не знал… как это… глаголов, что ли… И я стащил мел, чтобы Русакова не успели спросить… Это раз. — Он обернулся, поглядел на испуганное лицо Пети и усмехнулся. — Ладно. Я всё на себя беру. А насчёт ссоры… Это тоже надо разобраться. И Булгакову нечего обиженного из себя строить. Если ко всему придираться, так мы друг другу много насчитать можем. А по мне так: взял да ответил хорошенько, а то и другим способом расквитался за обиду, а цацкаться с этим… — Мазин презрительно скривил губы и пожал плечами. — Разбираться так разбираться. Вот Одинцов статью написал и всё на Трубачёва свалил, а Булгаков тоже не молчал. Он сам Трубачёва обозлил! Ты, говорит, весь класс подвёл, а тому, может, это хуже всего на свете! И мел он клал? Клал. А я стащил… И дело с концом…

— Ты всё сказал? — спросил Митя.

— Нет, не всё. — Мазин заспешил: — Одинцов тоже… не разберётся, а пишет. А потом кто-то фамилию зачеркнул, и опять все на Трубачёва… — Мазин кашлянул в кулак, говорить ему было больше нечего. — Проклятый мел! — пробормотал он, не выдержав пристального взгляда учителя.

— Мазин, сядь. Мы с тобой ещё поговорим. Просто стыдно перед Сергеем Николаевичем, какие возмутительные вещи тут открываются!

— Прошу слова! — крикнул кто-то из ребят. Митя поднял руку:

— Я ещё не кончил. Когда кончу, кто хочет — возьмёт слово… Так вот, Трубачёв, я хочу, чтобы ты ответил мне сам: почему ты ушёл с урока? Если даже тебя заподозрили в том, что ты зачеркнул свою фамилию, а ты, скажем, этого не делал, так неужели ты не мог найти способ выяснить это? Почему ты не пришёл ко мне, к Сергею Николаевичу?

Трубачёв молчал.

— Я не думаю, Трубачёв, что ты трус, но я боюсь, что ты и в этом виноват. Я думаю, что если ты не сам зачеркнул свою фамилию, то ты хорошо знаешь, кто это сделал.

— Я не знаю, — твёрдо сказал Трубачёв, сжимая зубы. «Пусть Мазин сам сознаётся, если хочет», — подумал он.

— Трубачёв, ты знаешь, — тихо и настойчиво сказал Митя.

Трубачёв опустил голову.

Ребята заволновались:

— Трубачёв, сознавайся!

— Трубачёв, говори!

Малютин протиснулся через толпу и вытянул вперёд худенькую руку.

— Я прошу слова, Митя! Митя, слова! — прорываясь к столу, кричал он.

— Дайте ему слово, — шепнул Мите учитель.

— Сергей Николаевич, это не он! Митя правильно сказал. Я Трубачёва знаю — про себя он бы сразу сказал. Это кто-то другой… Ребята! — Сева повернулся к молчаливым, взволнованным ребятам. — Если сейчас здесь сидит человек, который сделал это, и если он молчит, то этот человек… последний…

Петя Русаков вдруг вынырнул из кучки ребят и бросился к Малютину:

— Ты… не твоё дело… Я не последний человек… Я сам скажу… — Петя поискал глазами Мазина. — Мазин! Мазин! Это я зачеркнул фамилию! Я хотел сделать лучше, я не думал, что скажут на Трубачёва!

Петя весь дрожал, поворачиваясь во все стороны.