«...Ваш дядя и друг Соломон»

Но все, очевидно, зависит от везения. Шлойме повезло с его речью. От моей же кибуц только возбудился. Обвинили меня в том, что, защищая свободу личности, я выражаю пренебрежение к обществу, к человеку, который не играет на скрипке, не высекает скульптуры из камня и не пишет стихи. Ну, что ж, верно и то, что в кибуце есть два вида свободы. Свобода, чье строение сложно, и свобода, чье строение просто, и все о ней могут говорить. Апологетом второго вида и был Шлойме, и вся столовая вторила ему эхом.

Поднимается Болек со своего места, как всегда, медленно-медленно, берет книгу протоколов и карандаш и, прощаясь со мной, опять произносит:

«Ну».

Я бегу к Элимелеху. Ветер продирается сквозь ветви и листву эвкалипта. Элимелех за столом, пишет. Говорю:

«Вся эта история забудется. Поговорили и успокоятся. Быть ненавистным большинству – большая честь, Элимелех». Опустил голову, говорит:

«Да, все говорили и говорили, а она – ни слова».

«Ну, что она могла сказать на собрании?»

«Не на собрании, а мне. Я ждал этого. Все эти дни ждал. Сидел здесь, словно в длинной очереди, где солнце съедает меня днем, а холод грызет ночью. Хватит, Соломон, хватит».

«Что хватит? Что ты собираешься делать?»

Он не ответил. Книги, кисти, инструменты для резки камня, скульптурки, бумагу для рисования, тетрадь с записями – все сложил в истрепанный свой чемодан. Взял в руки скрипку и начал спускаться по качающейся лестничке, а я за ним:

«Что ты задумал, Элимелех?»

Он посмотрел на палатку Машеньки, погруженную в утренний туман. Ночь Элимелеха пришла к концу. Мы стоим посреди поля колючек и чертополоха. Внезапно утренний свет в полной силе блеснул над ее палаткой. Элимелех схватил чемодан и, как безумный, помчался к коровнику. Там в это время грузили бидоны с молоком на грузовик, собирающий эти бидоны во всех кибуцах долины, чтобы везти их в город. Я бежал за ним, но не мог его догнать. Когда я добежал до коровника, Элимелех уже сидел на бидонах, опустив голову, не поднимая взгляда ни на кибуц, ни на меня. Машина выехала за ворота, увозя Элимелеха навсегда из нашей жизни.

Глава пятнадцатая Соломон

Адас пришла меня навестить, включила в кухоньке электрический чайник. Он посвистывал, жестяная коробка для пирогов и печенья вздыхала, и я испугался. Словно ожили звуки и шорохи прошедших лет. В эту жестяную коробку Амалия обычно складывала самые вкусные свои печенья. Из-за них она всегда сталкивалась с товарками, работавшими на кухне. Господи, сколько споров и дискуссий можно вести по поводу простых печений! Амалия клялась, что обычно заходила в кухню, когда там никого не было. Товарки же говорили, что она крутится между ними и мешает в то время, когда идет мытье посуды. Амалия отвечала, что старается раскатывать тесто в углу, чтоб никому не мешать. Они обвиняли ее, что мука сыпется с ее передника, загрязняя чисто вымытый пол. Естественно, нельзя было разобраться, кто прав. Амалия вообще считала, что завидуют ее умению печь пироги и печенья с небольшим прибавлением фиников, и жестяная коробка никогда не пустела. Каждый вечер чайник посвистывал, коробка вздыхала, и мы пили свой вечерний чай. Теперь коробка полна печенья, купленного в магазине, и Адас готовит мне кофе.

Сидели мы с Адас и молчали. Совсем похудела девочка. Темные круги под глазами, кожа тонка до того, что видны жилы на висках. Страдания сделали ее лицо одухотворенным, но я очень встревожен:

«Что с тобой, детка? Почему ты так похудела и побледнела?»

«Тяжко мне в кибуце, дядя Соломон».

«Мучают тебя злые языки, перемалывающие твое и Рами имя?»

«Ужасно мучают. Нас просто преследуют. Какое отвращение напало на нас от этого болотного месива, которое все развели вокруг нас. И сейчас, описывая те дни, я еще раз переживаю все это. Все эти сплетни, которые душили нас, безжалостно брали нас за горло. Просто не давали дышать чистым воздухом».

«Не переживай, детка. Вся грязь будет смыта, как смывается нечистая вода с мрамора».

«Но как можно все это выдержать. Я больше не могу. Что мне делать, дядя Соломон, скажи, что мне делать?»

«Бороться с мещанством, детка. Борьба эта, конечно, приносит горечь, но в конце концов чистота победит. Я в этом уверен».

«Какими красивыми словами ты описываешь всю эту мразь, все эти сплетни в кибуце, дядя Соломон».

«Именно красивое слово, детка, как искра света, падает в грязную лужу».

«И гаснет в ней».

«Упаси, Господи! Расскажу притчу Элимелеха».

«Выдумку или правду?»

«Правда скрыта во всех кажущихся выдуманными рассказах Элимелеха, поверь мне, детка».

«Может, я не настолько умна, но хотела бы узнать правду простого рассказа».