«...Ваш дядя и друг Соломон»

И все же я не терял надежды. Посещал его довольно часто. И опять упрашивал. Но ответом было молчание.

Странной была жизнь у Элимелеха. В одиночестве сочинял стихи и музыку, вырезал изящные фигурки в дереве и камне. Жил в бедности. Я говорил ему:

«То, что было, то было. Машенька уже не та, и кибуц не тот. Все изменилось, только ты упрямо стоишь на своем».

Опускал голову и теребил шкуру черной своей кошки. Червь точил его изнутри. И не только из-за Машеньки. Болела душа его из-за собственной неуклюжести, огромного роста, всего своего тела, лишенного всяких пропорций. Мы часто с ним беседовали по поводу гармонии пропорций в искусстве.

«Что ты переживаешь из-за пропорций своего тела, которые не такие, как у большинства людей? Есть пальцы маленькие, и есть большие, и они соразмерно уживаются каждый на своей ладони»

Рассматривал Элимелех с отчаянием свои длинные руки, положив их на стол, свои длинные пальцы.

В каждый приезд я привозил много продуктов, но тайком от него, ибо даже одной маслины он бы не принял из кибуца. Все это я отдавал в верные руки Марыли, и она закладывала продукты в свой пустой холодильник, в котором льда не было, вздыхала и говорила:

«Элимелех нуждается не только и не столько в продуктах. Еще в чем-то он более нуждается»

Я кивал головой в знак согласия и возвращался в квартиру Элимелеха:

«Слушай, почему ты не женишься? Тебе срочно нужно жениться», «Может быть».

Я удивился его ответу, но с еще большим изумлением прочел через месяц открытку от него с одним словом «Женился».

Я тут же поехал в Иерусалим, и на сердце было радостно. Открыл дверь в его квартиру и потрясенно замер. В коротких шортах и старой белой рубахе по комнате крутилась Хедва, девушка Фишки. Но как жена она выглядела еще моложе, чем девушка под покровительством Фишки. Опустила веки на увлажненные свои глаза. Я подал ей руку, и она вложила в мою ладонь свою маленькую хрупкую руку. Я сказал:

«Поздравляю. Теперь мы родственники, одна семья, Хедва».

Рука ее трепетала в моей руке. Глядела на меня затуманенными своими глазами. Влажная пелена прерывалась лишь при взгляде ее на Элимелеха. Зрачки ее заострялись и расширялись. Сказал ей Элимелех:

«Хедвочка, пришел Соломон. Будем пить кофе».

Голос его был мягок, но странно подействовал на эту маленькую бледную женщину. Тут же начала суетиться. Что-то нервное мешало ее движениям. Прошла по квартире, как слепая, как ребенок. Протерла по ходу стул. Остановилась у шкафа, извлекла стаканы. Стояла на кончиках пальцев, напрягаясь всем своим телом, до того худым и тонким, что я тут же отвернулся в сторону сидящего в кресле Элимелеха. Она держала по одному стакану в каждой руке, рассматривая их на свет у окна, чтобы проверить их чистоту. Лучи послеполуденного солнца преломились в стекле стаканов, и они казалось в руках ее двумя искрящимися солнечными ловушками. Глаза ее словно попали в эти ловушки, и, уходя на кухню, она выглядела, как убегающая от опасности испуганная косуля. Вспомнились мне в этот миг слова мамы: «Дай ей свободу. Когда любят, дают свободу любимому».

Кресло, в котором сидел Элимелех, было новым, на ногах домашние туфли, которых у него раньше никогда не было. Квартира вычищена и вылизана. Нет больше окурков, гор бумаги, паутины в уголках. Облик успокоившегося Элимелеха излучал покой. Точно так же, как раньше страдания горбили его и уменьшали в росте, теперь чувство удовлетворенности подчеркивало его мускулы, силу его рук и уверенность его лица.

Хедва подала нам кофе. Элимелех как бы походя отпивал его, а глаза его не отрывались от Хедвы, которая пересекла комнату и ушла в кухню. Вся его мощь и огромность с какой-то несдержанной силой изливалась на эту маленькую женщину. Глаза его были полны страсти, словно ее стыдливые и неуверенные движения возбуждали все его чувства. Меня охватывала жалость к этой худосочной, совсем девочке, Хедве. Я спросил Элимелеха:

«Кто она такая? Из какой семьи? Что у нее за профессия?»

«Зовут ее Хедва – «радость». Она – как ее имя».

И больше ни слова. Пытался я что-либо разведать у Марыли. Несмотря на разочарование в Элимелехе в связи с его женитьбой, она очень хорошо отнеслась к Хедве. Но и она многого не знала. Вот же, была девушкой Фишки, а теперь стала женой Элимелеха. Женщина добрая, преданная. Почти не выходит за порог дома.

Не знаю, что со мной случилось, но тревога охватила меня, и я сказал Марыле:

«Помоги ей, Марыля, помоги!»

«Помочь ей? Чем?» – удивилась Марыля моему порыву.

«Есть у них на что жить?»

«Не беспокойся, Элимелех позаботится».

Да, эти двое довольствовались малым. Забеременела Хедва. Я все чаще приезжал и привозил из кибуца всяческие яства, чтобы укрепить ее хрупкое тело Я уже был женат на Амалии, и она, добрая душа, помогала мне собрать еду для Хедвы, в которой та очень нуждалась, и мне уже не надо было скрывать привезенное от Элимелеха. Он со всем соглашался, лишь бы ей было хорошо. Играл на скрипке в людных местах. Даже купил для нее холодильник.