«...Ваш дядя и друг Соломон»

В дни болезни Амалии Адас все свое свободное время просиживала у постели больной, держа ее за руку и пересказывая ей прочитанные книги и увиденные фильмы. К нашему удивлению, Амалия отлично разбиралась в новой литературе. О Мойшеле они не разговаривали. Мойшеле домой не приходил и ничего не знал о болезни тети. Амалия взяла с меня клятву – ничего не рассказывать Мойшеле о ее болезни. Да, война в эти дни закончилась, но нечего беспокоить парня, занимающегося воинским делом, какой-то там незначительной болезнью тети. Она не хотела, чтобы парень, которого она любила больше всех на свете, увидел ее, не встающей с постели, слабой и беспомощной. Сиделку она иногда осторожно спрашивала о положении в семье Эрез, но, главным образом, о здоровье Леи. Амалия была уверена, что все болячки Леи от нервов. И сиделка Захава добавляла к этому свое мнение:

«Ну, как она может не быть нервной, если Рами вообще домой не приходит. Сидит в своем воинском поселении и даже не помышляет приехать домой и поинтересоваться здоровьем родителей».

«Ни разу не приехал, Захава?»

«То, что ты слышишь, Амалия. Уехал отсюда и ни разу не возвращался».

Именно это Амалия и хотела слышать. Некое подобие улыбки проскальзывало по ее больному лицу, все более желтеющему с каждым днем. Тут у нее появлялись силы перейти к другой важной теме – швейной мастерской. Швейную машинку Амалии передали Кейле, почему-то именно Кейле, с которой Амалия все годы соревновалась за звание «лучшей портнихи кибуца», и, конечно же, титул этот принадлежал многие годы Амалии. «Королевой швеек» была, и все товарки хотели только у нее шить платья, но не все к ней попадали. От кого же она узнала, что ее швейная машинка перешла к Кейле? Сама Кейла ей это и сказала. Приходила проведать и спросить о разных новшествах в машинке Амалии, ибо у нее она была новейшей швейной машинкой. И голос Амалии доносится с постели:

«Что она себе думает, скажи, Захава – села за мою машинку и будет шить так же, как я? Никогда так не шила и не будет шить».

«Конечно же, никогда, Амалия. Никто из портних в кибуце не доходит до твоего уровня».

«Но почему посадили ее за мою машинку, а меня даже не спросили?»

«Ты что, не знаешь, как это в кибуце, Амалия?»

«Я что, не заслужила, чтобы спросили меня, Захава? И вообще, это ведь всего лишь на время ей передали мою машинку?»

«Конечно же, ты заслужила, что там говорить».

«Ты согласна, что так не делается?»

«Так не делается».

«Я, значит, права?»

«Еще как права».

До чего важны были ей эти слова Захавы. Лицо ее успокаивалось. Укол начинал действовать, и глаза ее смыкались. Добрая моя Амалия все дни своей жизни жаждала быть правой. На смертном ложе достигла, наконец, того, что все соглашались с ее правотой. Со всеми у нее установились отличные отношения, и врача из Румынии обожала до случая с будильником. В этот день все было не как во все дни уже с утра. Я пою Амалию чаем, и она пьет его с ложечки маленькими глотками и молчит. Всегда у нас утренний чай был временем беседы с тех пор, как я ей сообщил, что ухожу с работы в сельскохозяйственном центре. Естественно, я не сказал ей, что причиной ухода была ее болезнь. Придумал причину, что должен писать исследование о работе курятников, которое меня попросили сделать. Она тут же спросила:

«Соломон, почему именно тебя выбрали?»

«А почему не меня?»

«Потому что ты о курах ничего не знаешь. Ты ведь все годы был общественным деятелем, и ни дня не работал в курятнике».

«Оказывается, я все-таки знаю».

«Не будем об этом спорить, Соломон».

Амалия хотела быть правой и в деле с курами. И каждое утро, выпивая чай, экзаменовала меня:

«Ну, Соломон, что с твоей диссертацией о курах? Какую часть ты написал вчера?»

И каждое утро я должен был сочинять новую главу о курах, и Амалия проверяла меня, как преподаватель ученика. Хотела знать каждую деталь моего исследования. Беседа продолжалась до того момента, как вошла троица в белом и освободила меня от кур, яиц и строения курятников.

В то утро Амалия даже не начала эту обычную беседу, и я себя неловко чувствовал. Уселся врач на краешек ее постели, и пришла очередь беседы о болезнях и медицинских советах, но Амалия молчит. Вдруг она даже с какой-то резкостью обращается к врачу: «Доктор, что со мной будет? Сколько мне еще лежать в постели, которая мне смертельно надоела? Сколько времени нужно человеку, чтобы подняться после такой легкой операции, какая была у меня? Когда я уже смогу вернуться на работу?»