Ваш ход, миссис Норидж

Вдоль стены, выходившей в сад, Флоренс расставила ящики с тюльпанами. Издалека казалось, будто дом вот-вот охватит пламя. Рыжие, алые, карминные бутоны раскрывались навстречу солнцу, и между ними перемещались шумные шмели.

Эмму Норидж в поместье приняли с большим радушием. Джун, пробыв с ней всего три дня, вынуждена была уехать в силу обстоятельств, и миссис Норидж осталась одна.

Эстер Эббервиль оказалась высокой статной дамой с классически красивыми чертами лица. Она красила волосы и не считала нужным это скрывать, унизывала пальцы перстнями, носила массивные колье-пластроны и чокеры даже днем, а в те дни, когда хотела отдохнуть от обилия украшений, цепляла к платью одну-единственную флорентийскую камею. При ней состояла камеристка, молодая и молчаливая. Эстер очень ценила ее за умение готовить лосьон, придававший коже изысканную бледность и начисто избавлявший от веснушек, а также за способность идеально замаскировать шиньон в прическе. «Без Рейчел я бы давно облысела и покрылась пятнами, как гиена!» С этими словами миссис Эббервиль затягивалась пахитоской, несмотря на утверждения дамских журналов, что курение вызывает пигментацию.

При этом морщины не заботили миссис Эббервиль ни секунды. «Бог мой, мне пятьдесят четыре года, – говорила она. – Даже если мое лицо станет гладким, как чашка, ни одна собака в округе не даст мне и на день меньше».

Ее муж, священник, волею обстоятельств сменил четыре прихода. Переезжая с ним из графства в графство, Эстер заводила новые знакомства и занималась благотворительностью. Теперь ее корреспонденция каждое утро составляла не меньше пяти писем.

Самые старомодные вещи выглядели на ней так, словно только что прибыли из дома моды Фредерика Ворта. Она выписывала бездну журналов и книг, обладала великолепной памятью, говорила на четырех языках и ни минуты не скучала в уединенном поместье. По натуре она была созерцателем с вкраплениями безвредного буйства. Именно Эстер списалась с галереей Крайтона в Лондоне, чтобы оттуда прислали оценщика для картин, накопившихся за три века в поместье и хранившихся в полном беспорядке, словно собиратели жаждали лишь приобретать, а дальнейшая судьба полотен их не волновала. Так в «Совиных дубах» появилась Сильвия Пэриш. Теперь мисс Пэриш проводила часы, осматривая портреты, пейзажи и натюрморты.

Словом, для вдовы священника миссис Эббервиль выглядела и вела себя весьма оригинально.

В городке ее не любили. Всеобщая неприязнь подпитывалась тем, что Эстер даже не догадывалась о чувствах местных дам. Что может быть неприятнее, чем полное равнодушие объекта антипатии!

Ее сестра Флоренс не нуждалась ни в камеристке, ни в лосьонах. Маленькая, улыбчивая, с седыми буклями, она день деньской копалась в саду – милая и безобидная, как божья коровка. Так, во всяком случае, решила миссис Норидж.

Однако, побыв в обществе младшей Эббервиль несколько дней, она изменила свое мнение.

Всю жизнь Флоренс провела в глуши. Она никогда не заводила романов, не путешествовала. Мало читала, не следила за событиями в мире. Ее основным увлечением был сад, а в зимнее время – вязание кружевных салфеток и пледов. Сам бог велел мисс Эббервиль стать недалекой старой девой, религиозной, пугливой и суеверной.

Однако Флоренс была из тех людей, которые как будто рождаются с готовым характером. Миссис Норидж узнала, что и отец, и мать умерли на руках младшей дочери, перед этим долго болев – не месяц, не два, а много лет. Флоренс ухаживала за ними, как не смогла бы ухаживать ни одна сиделка, и ни разу никто не услышал от нее слова жалобы.

Она была от природы умна. Ум ее не нуждался ни в развитии, ни в том, что именуется духовной пищей. Флоренс не глупела от того, что проводила дни среди цветов, и не умнела, когда сестра часами объясняла ей законы химии и биологии.

Она была начисто лишена предрассудков. Образ ее мыслей, стань он известен в городе, вызвал бы гневное изумление. Миссис Норидж только диву давалась, откуда в мисс Эббервиль родились такие убеждения. Та рассуждала без всякого смущения, что должны быть публичные дома, где женщины могли бы заказывать мужчин себе по душе; что учителя в школах куда больше заслуживают порки, чем дети; что несчастные и затравленные часто сами выбирают свою участь, ибо только в неблагополучии видят счастье и не умеют иначе. Как-то, прогуливаясь с миссис Норидж, она развила идею о необходимости существования государства, где не было бы никаких законов.

– Представьте, что жители придут туда добровольно. Ведь немало найдется людей, желающих полной свободы! Все равны, никаких привилегий. Собственности у них поначалу не будет, однако они смогут обрабатывать землю, производить товары и обмениваться ими… Знаете, миссис Норидж, мне бы любопытно было посмотреть на результаты такого эксперимента. А вам? Только у них непременно должно быть оружие! С его помощью жители этого свободного государства будут разрешать все споры… И, конечно, регулировать численность собственного населения.