…Ваш маньяк, Томас Квик

«Образы и фрагменты воспоминаний, возникающие на сеансах психотерапии, все более проясняются, и обстоятельства убийств становятся все отчетливее. Произошло развитие и углубление способности к контакту — как в отношении собственной жизненной ситуации, так и в том, как он действовал во взрослом возрасте. Идет также развитие более глубокого контакта с тяжелыми чувствами, такими, как ненависть и ярость, а также отчаяние и вина по поводу того, чему он подверг других людей. […]

За счет открытости Томаса и готовности поделиться своими исключительно тяжелыми переживаниями наши психотерапевтические контакты все больше укрепляются».

Через пару часов после того, как Биргитта Столе описала положительную динамику психотерапии, в карточке была сделана более соответствующая моменту запись медсестры.

«19.30. В течение вечера у Томаса постоянные острые приступы страха. Поставлена клизма со стесолидом, 2 шт. по 10 мг ректально.

Говорит, что у него нет сил больше жить.

Назначено круглосуточное наблюдение».

Поздно вечером 12 марта в доме у заместителя начальника полиции лена Бертиля Столе зазвонил телефон. Мгновенно разобравшись, что кто-то из пациентов его жены очень некстати получил номер их домашнего телефона, он крикнул в сторону спальни:

— С тобой хочет поговорить какой-то сумасшедший! Он говорит, что его зовут Эллингтон.

Его жена, протирая глаза, потянулась к трубке.

— Стюре, это Биргитта, — сказала она.

В трубке послышался театральный издевательский смех:

— Это Эллингтон, и я хочу поговорить с уважаемым терапевтом.

Биргитте Столе показалось, что тягучий голос ей знаком.

— Стюре!

Задним числом Биргитта Столе записала этот разговор, снабдив его собственными комментариями в скобках.

«— Стюре лежит в своей кровати и мучается страхами. (Смеется.) Ты веришь в его страхи и его истории. Он просто манипулирует тобой.

— А кто ты?

— Я Эллингтон, мы встречались пару раз. (Смеется.)

(Здесь у меня возникает ощущение, что звонит Стен-Уве. Я привыкла общаться со Стюре, а со Стеном-Уве — нет. Он сообщает о своем презрении к Стюре, который слабак, мучается страхами. И к терапии — тем, что называет меня терапевтом.)

Эллингтон продолжал:

— Я расскажу о поездке в Норвегию.

(Теперь я понимаю, что это Стюре в образе Эллингтона. Я намерена выслушать, что он хочет мне сказать, и попытаться установить контакт со Стюре.)

— Патрик и я. Мы едем в Осло. Поблизости, незадолго до… (Снова начинает смеяться.)

— Я манипулирую им, и мне удается (триумф в его голосе по поводу собственной силы и власти) заставить Патрика выйти из машины. (Снова смеется.) Он выходит из машины, и он убивает мальчика. Это он убивает мальчика! Он сам этого хотел. А я заставляю его это сделать.

(Переходит на тихий плач. Я слышу, как Стюре шепчет в трубку: „Биргитта!“ Понимаю, что я должна установить контакт со Стюре, помочь ему стать четче, сильнее в своих отношениях с Эллингтоном.

Голос Эллингтона рычит на заднем плане, а Стюре начинает говорить со мной, и я вижу, что он вернулся в самого себя.)»

Прочтя записи Биргитты по поводу этого телефонного разговора, Маргит Нурель пришла в восторг от того, что Эллингтон проявился за пределами психотерапевтического кабинета. В рукописи книги о Томасе Квике она анализирует содержание этого странного события.