Ваш номер — тринадцатый

Досье

Распечатка переговоров по рации, зафиксированных начальником опергруппы Управления Федеральной службы безопасности по Санкт-Петербургу и Ленинградской области старшим лейтенантом Сохатых.

— Вызываю Старшего Лесничего! Прием.

— Старший Лесничий слушает. Прием.

— Говорит Смотритель Леса. Докладываю: в 27-м квартале, квадрат 3, на границе 8-й и 9-й делянок расположено уединенное строение типа дачного домика. Прием.

— Мне известен этот домик, Смотритель. Далее! Прием.

— Так вот, вокруг него сплошь цветет земляника, а в самом домике каждый вечер поют песни. Прошу указаний: как реагировать на подобные возмутительные факты? Прием.

— Песни, говорите, поют? По пьяному делу, что ли? Прием.

— То-то и оно, что на трезвую! И песни все — тихие, задушевные, аж плюнуть хочется! Прием.

— Задушевные, значит, песни? И земляника вокруг сплошняком? Молодец, Смотритель, углядел! И впрямь — возмутительно! Значит, так. Приказываю: землянику всю скосить, строение — поджечь. Пускай себе поют на пепелище! Задушевно. Как поняли? Прием.

— Понял вас. Приступаю незамедлительно. Об исполнении доложу особо. Прием.

— Молодцом, так держать! Я тебя, Смотритель, в Егеря произведу. Будешь зверье в строгости содержать да командовать отстрелом. Мне нужны профессионалы! Все, отбой!

Глава двадцать третья Все они — Форнарины!

— …И прошу не забывать: журналист — не тот, кто слова в обкатанные фразы составляет, а тот, кто от частностей способен подняться до серьезных обобщений!

На редакционной летучке Зорин произносил тронную речь. Выдержав паузу, продолжил:

— Тут господин Бабуринский недавно высказался: мол, «Огни Петербурга» много внимания уделяют такой второстепенной фигуре, как водопроводчик. Заблуждаетесь, Бабуринский, водопроводчик — фигура ключевая! От его труда зависит качество нашей жизни, довольство или недовольство горожан, если хотите — социально-психологическая атмосфера в городе и стране. И мы эту тему будем развивать и углублять, пока не заставим наших сантехников работать сообразно ожиданиям общества!

Он опустился на стул, обвел взыскующим взором своих «орлов». Дальше летучка покатилась, соскакивая то на одну тему, то на другую, — как телега по раздолбанной российской дороге. Вполуха слушая выступающих, редактор все больше уходил в себя. Нет, положительно в его жизни что-то происходило не так. И это «не так» не было связано ни с «Утренней звездой», ни с частенько пошаливающим сердцем. Что же тогда?

Именно сейчас, посреди тоскливо-суетной летучки, это растущее беспокойство внезапно оформилось: «Белла! Я же ее не видел уже неделю! Она не заходит, не звонит, телефон ее не отвечает…».

Скомкав обсуждение последних вопросов, он наскоро довел совещание до конца и едва не бегом устремился к себе.

Влетев в приемную, застыл на скаку. Потому что прямо перед его взором лучились оранжевым светом Венерины колготки. Взгромоздясь на стул, секретарша тянулась к вазе, пылящейся на высоком шкафу. Юбочка, и без того коротюсенькая, сейчас не скрывала уже почти ничего. Упершись носом в эту композицию, Зорин поймал себя на непроизвольном желании потискать тощенькие секретаршины мосталыжки. Но тут же вернувшись в официальное русло, начальник распорядился:

— Когда появится уборщица, пригласите ее ко мне!

— А она уже в редакции, — прощебетал из поднебесья тонкий Венерин голосок.

— Тогда пусть сразу и заходит!

И неожиданно для самого себя замешкался в приемной, чтобы понаблюдать исподтишка, как Венера станет покидать свой пьедестал. Налюбовавшись напоследок оранжевым свечением, Зорин отдал для виду еще пару указаний, после чего скрылся за дверью кабинета.