Ваш о. Александр

Что же у нас происходило и происходит? Вы не поверите, я теперь — «американский физик»! Как Яша скажет мне это: «Дина — ты американский физик», — я начинаю хохотать. Оппенгеймер! Это, правда, смешно. Америка невероятно долго искала нового экспериментатора, чтоб не знал ни физики, ни английского. И вот нашли, наконец-то! И более того, повышают, потому как все мои выводы из экспериментов всем понятны, без всяких там новшеств, идей; чем тривиальней вывод, тем он более перспективен для человека (под этим словом я себя сейчас имею в виду) и для всего человечества. С этого Нового года меня, после работы над прохождением акустических волн в разных средах, назначили на уникальный эксперимент. Институт приобрел сверхфантастический прибор — квантиметр — электронный микроскоп, связанный с компьютером, с Луной и с квантами… Этот прибор фиксирует тончайшие проникновения лучей: лучи, направленные на черные дырки, имеют одну скорость пробегания, а на светлые пятна — другую, и я должна определять насыщенность светом. Свет и тень мелькают, бегают, скачками, импульсами, и я гоняюсь за этими незримыми квантами. На фотографиях раскладывается и считается пористость, проницаемость всех пространств и Вселенных. Думали… искали… кто же в Америке на таком приборе может трудиться? И нашли (три года искали, правда) — Диночка, потому как ничего не знает и как бы все знает — и физику, и геологию, и компьютер видела… А дело обстоит так: у меня ведь, как я Вам писала, есть незримый институт, какого нет ни у одного сотрудника. Я не стесняюсь своего незнания, обращаюсь к самым блистательным ученым, и каждый может оставить руины своего ума на «моих квантах», и «незримый институт» мой состоит из самых изысканных специалистов. Яша — профессор всех наук, физику прекрасно знает наш один друг Леня Перловский[47], который тут работает, он блестящий физик, защищался в Дубне на элементарных частицах; Гоша Миркин — инженер–конструктор, автор моей экспериментальной установки и двадцати патентов, может сконструировать все на свете. Яшин старинный друг Толя…[48] А компьютера я просто не боюсь, на нем три программы сделала, и тоже есть друзья–специалисты, которые его знают лучше меня. И что в результате? — я оказалась уникальным специалистом, а самое уникальное — плохое знание английского скрывается за кивками и… ужимками. Думают: очень умная, все понимает. После этого шикарного предложения я два дня плакала, что, мол, работать-то придется, а потом прикинула: где бывший советский показушник не пропадет? Я собрала весь свой незримый штат, всех заинтересовала, всем было любопытно и интересно, что же можно извлечь из такого прибора, и вечерами они во главе с Яшей будут приходить на установку и работать… Вот уже читаю литературу по этому невероятному случаю. Все в Америке бывает: с нуля — в миллионеры, с нуля — в физики, может, и Нобелевскую дадут, если буду очень стараться. Если посмотреть со стороны, то разве не смешно? А в то же время ничего и смешного нет — люди везде есть люди, и это так видно в Америке.

Я некоторые человеческие черты относила за счет социалистической обстановки, а нет, они присущи человеку вообще как таковому, — чем человек безыдейней (я имею в виду сейчас научные идеи), тем он более понятен, а уж сделать вид — всякие там слайды–шмайды, так уж нам всякий американец позавидует — наших знай! Вот так и работаем. Часто своего шефульку[49] университетского вспо–минаю, зав. кафедрой инженерной геологии в ЛГУ, где я работала. «Нету науки на Западе», — так решительно он говорил, когда приезжал из заграницы… И таки он был прав, нету науки, пришлось даже меня брать, чтобы американскую науку двигать. «Эксон» чувствовала, что я из хорошего дома, что у меня достойная школа. Моя близкая подруга[50], которая со мной работала на этой же кафедре, сейчас в Бостоне, она бросила геологию и занялась писательством, так сказала, узнав о моем новом предложении: «Месть судьбы, Дина», и еще: «Теряю близких друзей»… Мы с ней вместе работали на кафедре — проводили «эксперимент века» (так вполне серьезно называл наш шеф нашу работу): крутились около электронного микроскопа, который стоял в углу, мокнул и чахнул, и, чтобы совсем не промок, его забрали какие-то люди с другой кафедры, чтоб он у них домокал. Весь мир един, и это удивительно!

Дети наши учатся, как я уже писала, в хорошей школе, аж завидно, всю мою зарплату туда отдаем, но ничего не поделаешь, бесплатное образование и правда ничего не стоит.

Старший, Илюша, кончает на будущий год школу, наверное, будет психологом или что-то гуманитарное. Тут хорошо то, что первые четыре года человек может не выбирать себе окончательную профессию, только потом специализация.

Никак ничего не получается с отсылкой моей книжки Вам, но я все-таки надеюсь, сейчас новую начала писать в перерывах между работами.