Читаем Ваш о. Александр полностью

Яша много работает и дома, и на работе. Он просто заработался, «новый» вид искусства выдумал — что-то смешанное между печатаньем и живописью. У него в мастерской есть присасывающий стол, крутящийся мольберт, разбрызгиватели красок — пистолеты, само рисуется, само печатается.

Скоро будет выставка Яшиных картин в Иерусалиме. Эти все выставки–шмыставки тут ничегошеньки не значат. Я никак не могу понять: что же тут происходит? Как-то все обрывочно, дискретно, всего много, китайская перенасыщенность, и понять трудно — «кто правит бал?» и чего будет?

Одна из моих глав называется «Из мира нагана в мир чистогана». Тут денежки правят, и в то же время как бы и нет, вернее, не хочется в это упираться. Но власть денежного знака подавляет все, как Анри Волохонский говорит, что даже он не понимает, «что такое деньги?», на что я ему сказала: если нет ни копейки, то и не понять!

Свобода и несвобода одновременно.

Были летом в Израиле, теперь в Иерусалиме живет моя близкая подруга Наташа, и я, наконец-то, Иерусалим увидела со стороны любви. И что нового сказала я Заратустре? «Гроб Господень — пуст».

Две недели не могла в себя прийти после приезда, но сейчас уже ничего, приспособилась, хотя и страдаю от дефицита друзей, хочется с кем-то чувствовать солидарность в вещах, в словах, в пространстве. Я, по правде, скучаю по неразделенности моих приходящих мыслей. Нет того круга людей, с которыми бы похохотала, всех раскидало по миру, многие остались там, куда нет возврата. И как отыскивать тех, кто вдохновляет? Где находить друзей? Особенно Яше недостает очарования задумчивости, ему еще больше не хватает «философского общения», чем мне. Мне все-таки проще — «ландыши, лютики, ласки любовные…»

Иногда гордыня одолевает, и я прошу Ваших молитв и прощения.

P. S. Яша Вас всегда приветствует.

Дина


24–4–90

Дорогая Дина!

Наконец-то получил от Вас хоть несколько слов. Казалось, что Вы канули в неведомое… О всех превратностях и бедах узнал косвенными путями. И понимал, что бессмысленно писать по старому адресу. Безумно быстро бежит время. Но я рад, что Вы не пали духом вопреки всему и не утратили, кажется, своего яркого и светлого. Теперь жду от Вас рассказа, более подробного о детях и о своем житье–бытье.

Что касается меня, то в целом у меня жизнь идет в том же направлении и в том же духе. Правда, новые ветры перемен меня немного коснулись в том смысле, что сейчас берут в прессу некоторые мои работы и появилась возможность общаться с большими, в несколько сот человек, аудиториями (школы, вузы, институты, Дворцы и пр.) Но изменение это не качественное, а количественное. Борода стала белее, внучка, старшая, переходит в 6–й. Жена еще работает. Такие контуры…

Словом, жду. Привет мальчикам и мужу (хоть его не знаю). Может быть Вы когда-нибудь соберетесь побывать здесь.

Будьте благополучны и Богом хранимы.

Ваш о. Александр Мень


Август 1990

Дорогая Дина!

Очень был рад Вашему письму. Пока пишу краткую открытку. Жду от Вас — о Вашей жизни и обо всем. Как хорошо, что Вы вышли из всех испытаний, не потеряв своего духа, такого живого и искрящегося. Да, давно Вы уже погрузились в «инобытие», но все же. Главное остается вечным под любым небом.

Обнимаю.

Шлю Божие благословение.

Ваш о. Александр Мень

Жду!

Приложение

Письма о. Александра Якову Виньковецкому

Август 1976

Дорогой Яков!

Очень Вы порадовали меня своим письмом, тем, что жизнь Ваша стала налаживаться. Я хорошо знаю, как трудно людям бывает осваиваться на новых местах, меняя судьбу и среду. Но к Вам, как вижу, Бог милостив, и особенно приятно, что Вы полны сил, бодрости и рабочего настроения. Пусть любимые Ваши занятия: живопись и умозрение — немного пострадают пока, но деятельная жизнь и работа могут неожиданно обогатить Вас новым опытом и помочь открыть новые грани бытия. Год–другой поизощряетесь в профессиональных делах, а там, может быть, и появится досуг для палитры и прочего. Замечательно, что и Дине удается врастать. Не у всех это получается психологически и практически.

Надеюсь, когда Вы будете посвободнее, мы сможем, как бывало, обмениваться с Вами проблемами и идеями.

У меня все по–старому. Боюсь, что Вы по доброте своей, несколько идеализируете мое существование. Во всяком случае, если что и получается, то я воспринимаю это как незаслуженный дар.


Всегда Ваш о. Александр

П. С.

Помните, что Вы из нашего теста, и невидимые узы связывают нас навсегда. Стопроцентным иноземцем мало кто становится.


10/12 [1976]

Дорогой Яков!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное