Ваш покорный слуга кот

Мой хозяин рябой. Говорят, что до Реставрации рябые были в моде, но сейчас, когда заключен японо-английский союз, рябые лица представляются несколько старомодными. Количество рябых в наше время изменяется обратно пропорционально росту народонаселения, и в ближайшем будущем рябые вовсе исчезнут. Этот вывод сделан на основании медицинской статистики, против которой даже я, кот, ничего не могу возразить. Не знаю, сколько рябых проживает сейчас на земном шаре. В пределах, доступных моему наблюдению, среди кошек и котов нет ни одного, а среди людей — один-единственный. И как это ни печально, этот один-единственный рябой — мой хозяин.

Каждый раз, когда я гляжу на лицо хозяина, я думаю: и как он еще может с такой невероятной наружностью свободно дышать воздухом двадцатого века? Не знаю, в прежние времена он, возможно, был бы даже популярен, но теперь, когда всем рябинам было приказано переместиться на руки [139], его рябинам должно быть стыдно упрямо удерживать позиции на носу и на щеках. Полагаю, было бы хорошо убирать их с лица насильно, если это только возможно. Наверное, рябым это тоже неприятно. Впрочем, не исключено, что в наше время политических кризисов рябины поклялись во что бы то ни стало держаться на лицах до тех пор, пока не остановится солнце. А если это так, то относиться к ним с пренебрежением непозволительно. Более того, рябины, пожалуй, достойны всяческого уважения, как сообщество дырок, непримиримых по отношению к моде. И их единственным недостатком является то, что они нечистоплотно выглядят.

Когда хозяин был маленьким, на улице Ямабуси в районе Усигомэ жил знаменитый доктор, знаток китайском медицины, Сохаку Асада. Он всегда пользовался паланкином, но после смерти доктора его приемный сын и наследник сменил паланкин на рикшу. Возможно, когда умрет этот приемный сын, его наследник заменит китайское лекарство гогэнтан аспирином. Ведь даже во времена старца Сохаку считалось неприличным разъезжать по Токио в паланкине. В паланкине разъезжают консервативные слепцы, свиньи, которых доставляют на станцию, чтобы погрузить в вагоны, и доктор Сохаку. Рябины на физиономии хозяина устарели так же, как и паланкин. И прискорбно видеть, как хозяин, упрямство которого не уступает упрямству старого доктора — знатока китайской медицины, ежедневно отправляется преподавать английский язык, выставив напоказ всему свету свои рябины, ожидающие остановки солнца.

Взобравшись на кафедру со своей физиономией, усыпанной памятниками прошлого века, он, таким образом, не просто преподает, но вдобавок еще дает своим ученикам великое наставление. Без всяких усилий, не тратя ни единого слова, он растолковывает ученикам великую проблему «Влияние рябин на физиономию», вместо того чтобы опровергать тезис «Обезьяна имеет руки» [140]. С того дня, когда среди преподавателей исчезнут люди, подобные моему хозяину, ученикам придется для разрешения проблемы отношения рябин к физиономии бегать по библиотекам и музеям, тратя на это столько же времени и энергии, сколько тратится в наши дни на изучение быта древних египтян. С этой точки зрения рябины хозяина исполняют свой долг молча и незаметно.

Впрочем, хозяин вовсе не имел это в виду, когда усеял свою физиономию оспенными болячками. Он действительно делал прививку оспы. К несчастью, болячки, образовавшиеся после прививки на руке, вдруг перекинулись на лицо. В те времена он был невинным младенцем и, естественно, чесал, где чесалось. В результате физиономия у него приобрела такой вид, словно по ней разлилась вулканическая лава. Он совершенно испортил то, что получил в наследство от родителей. Хозяин иногда рассказывает жене, каким красивым мальчиком, прекрасным, как жемчужина, был он до прививки. Он хвастается, что был таким красавчиком, что у храма Каннон в Асакуса на него заглядывались даже европейцы. Возможно, что так оно и было. Жалко только, что не осталось ни одного свидетеля этому.