Ваш покорный слуга кот

— И еще есть кое-что, что не звучит, но обнаруживается. Как-то я отправился на горячие источники Убако. Мне пришлось там жить в одной комнате с каким-то дедом, кажется хозяином мануфактурной лавки, ушедшим на покой. Мне, конечно, было все равно, мануфактурщик он или старьевщик, но мне одно было неприятно. Дело в том, что уже на третий день у меня кончились сигареты. Вам, господа, вероятно, известно, что Убако — очень неудобное место. Стоит в горах один-единственный домик, где тебя кормят. А купаться можно в источнике по соседству. Сигарет там достать невозможно. А как известно, когда чего-нибудь нет, то еще больше хочется. Я не такой уж заядлый курильщик, но когда я вспоминал, что сигарет у меня нет, курить начинало хотеться прямо-таки нестерпимо. А мой сосед, этот старый негодник, приехал в Убако с целым мешком табака. Сидит это он передо мной, развалившись на циновках, и покуривает. Мало того что не предлагает мне закурить, но еще и пускает дым в мою сторону! И это бы еще ничего, но он пускает дым кольцами, пускает вверх, в сторону, пускает завитками, пускает через нос и через рот — одним словом, вовсю показывает, что курит.

— То есть как это — показывает?

— Ну, наряды же показывают? Вот и он показывает, что курит.

— Чем так мучиться, лучше бы попросили у него.

— Ну, нет. Я же мужчина!

— Что, разве мужчине нельзя попросить табаку?

— Может быть, и можно, да я не попросил.

— И что же вы сделали?

— Просить я не стал. Я просто украл.

— Ого!

— Однажды дед взял полотенце и отправился купаться. Ну, думаю, если курить, то только сейчас, и принялся наслаждаться его табаком. Не успел я вдоволь накуриться, как раздвинулись сёдзи, и передо мной словно из земли вырос хозяин табака.

— Значит, он не купался?

— Он вспомнил по дороге, что забыл кошелек, и вернулся. Черт знает что! Как будто кому-нибудь нужен его кошелек!

— Видите ли, если учесть, что случилось с табаком…

— Ха-ха-ха… У деда был острый глаз. Ну ладно, кошелек оставим. Раздвинув сёдзи, он, конечно, увидел, что комната полна дыму — ведь я в один присест выкурил дневную порцию. Недаром говорится, что дурная слава слышна за сто ри. Он сразу все понял.

— И что он вам сказал?

— Старик был, наверное, умудрен жизнью. Он молча завернул в бумагу табак, которого могло хватить сигарет на шестьдесят, и протянул его мне. «Если вы курите такой плохой табак, — сказал он, — можете курить на здоровье». И пошел купаться.

— Вот что называется эдоским [153] характером!

— Уж не знаю, эдоский там или мануфактурный, но после этого мы с дедом очень подружились. Я провел там две недели замечательно.

— И все это время угощались дедовым табаком?

— Да, конечно.

— Ну что, со скрипкой покончили? — осведомился хозяин и отложил книгу. Видимо, он сдался.

— Нет еще. Самое интересное только начинается. Стоит послушать. Кстати, как зовут сэнсэя, который заснул на доске го? Да, Докусэн-сэнсэй. Пусть и он послушает. Вредно так долго спать. Разбудите его, пожалуйста.

— Эй, Докусэн-кун! Поднимайся! Интересный рассказ! Поднимайся, говорят тебе! Видишь, все считают, что вредно столько спать. Твоя жена будет беспокоиться.

— Э? — Докусэн-кун поднял голову. По его бороде тянулась блестящая нитка слюны. — Ох, как я вздремнул… Сон спустился на меня, как облако на вершину горы. Ох, хорошо поспал!

— Это всем известно, что ты спал. Но ты, может быть, соизволишь подняться?

— Могу и подняться. Что-нибудь интересное?

— Сейчас будут на скрипке… Что делают на скрипке, Кусями-кун?

— Понятия не имею.

— Я буду играть на скрипке, — сказал Кангэцу-кун.

— Вот оно что. Сейчас он будет играть на скрипке. Докусэн-кун, подсаживайся к нам.

— Опять скрипка? С ума сойти можно.

— Ты-то не сойдешь. Ты же из тех, кто играет на бесструнных инструментах. А вот Кангэцу-куну придется — кии-пии, кии-пии — ему вот придется плохо. По всей округе будет слышно.

— Вот как? Вы что, Кангэцу-кун, не знаете, как играть на скрипке, чтобы не было слышно?

— Не знаю. Если вы знаете, научите, пожалуйста.

— Да чему здесь учить? Взгляни на белую корову, что бредет по дороге, и все поймешь, — сказал Докусэн-кун. Кангэцу-кун решил, что он несет эту белиберду спросонья, и переспрашивать не стал. Он снова приступил к рассказу.

— В конце концов я придумал. Весь следующий день — день рождения императора — я опять провел дома. Я то открывал, то закрывал корзину. Но вот наступила ночь, и под корзиной запел сверчок. Тогда я решительно извлек из корзины смычок и скрипку.

— Наконец-то, — сказал Тофу-кун.

— Теперь будь осторожен, — предупредил Мэйтэй.

— Прежде всего я проверил смычок — от рукоятки до наконечника.

— Ты выражаешься, как скверный торговец саблями, — заметил Мэйтэй.

— Знаете, когда подумаешь, что именно в этом твоя душа, чувствуешь себя точно так же, как самурай, который ночью при свете лампы осматривает любимый клинок. Сжимая смычок, я затрясся.

— Настоящий гений, — сказал Тофу-кун.

— Сумасшедший, — проговорил Мэйтэй.

— Ну, играй же скорее, — приказал хозяин. Докусэн-кун молчал и всем своим видом выражал покорность судьбе.