«Ваш во имя революции»

Несомненный автобиографический характер носит и описание знакомства Эрнеста с Эвис, навеянное, безусловно, отношениями Лондона с Мэйбл Эпплгард, хотя в этом случае сходство носит чисто внешний характер, ибо семейство Эпплгардов придерживалось традиционно-консервативных взглядов, что, в частности, и послужило одной из причин разрыва между Джеком и Мейбл. В книге же отношения Эрнеста и Эвис развиваются совершенно иначе. И сама Эвис, и ее отец, профессор Калифорнийского университета в Беркли, — люди весьма прогрессивных взглядов, под влиянием Эвергарда они переходят на сторону рабочего класса. Со временем Эвис становится женой и верной соратницей Эрнеста, принимает самое активное участие в жестокой и кровавой борьбе против господства Железной пяты.

В «Железной пяте» в полной мере сказались интерес Лондона к марксистским экономическим теориям, его знакомство с социалистическим движением не только в США, но и в Европе, его знание практических аспектов революционного рабочего движения в целом и революции 1905 года в России в частности.

Созданные Эвергардом боевые группы, по признанию Лондона, были, например, «скопированы с боевых организаций русской революции». Лондон показал в романе возможности организованного рабочего движения. Достаточно вспомнить хотя бы главу «Всеобщая стачка», в которой показано, как солидарность трудящихся США и Германии предотвратила начало военных действий между этими двумя странами.

По своему характеру роман является социально-политической антиутопией, попыткой автора предсказать судьбы классовой борьбы в современном мире. Хотя автор, по свидетельству Чармиан, отрицал это: «Я никогда не писал этот роман с мыслью о предсказании будущего».

Социально-политические прогнозы писателя не отличаются оптимизмом. В романе описывается поражение двух крупных восстаний рабочего класса, утверждается, что «извилистый и трудный путь общественного развития потребует в ближайшие триста лет еще и Третьего и Четвертого восстаний и много других революций, которые потопят в море крови, — пока рабочее движение не одержит, наконец, победы во всем мире».

Одна из основных слабостей книги в том, как изображены широкие пролетарские массы и формы классовой борьбы во второй части романа. Лондон описывает восстание «обитателей бездны» — рабочих-рабов, сброшенных на самое дно человеческого существования. Эвис наблюдает, как по улицам города «проходили мужчины, женщины и дети в тряпье и лохмотьях, свирепые существа с затуманенным мозгом и чертами, в которых печать божественного сменялась каиновой печатью. Обезьяны — рядом с тиграми; обреченные чахоточные — рядом с грузными, заросшими шерстью вьючными животными; болезненные восковые лица людей, из которых общество-вампир высосало всю кровь, — рядом с чудовищными мускулами и опухшими образинами, раздутыми развратом и пьянством…».

Участникам чикагского восстания в романе отведена роль бессловесной массы, которая сметает все на своем пути и сама превращается в кровавое месиво под огнем пулеметов наемников властвующей олигархии. Лондон серьезно преувеличил значение тайных заговорщических организаций и тем самым объективно принизил роль массовой рабочей партии. Писатель вольно или невольно противопоставил одиночек-террористов широким массам трудящихся, тем самым как бы обрекая борьбу на неудачу.

Здесь снова сказывается историческая ограниченность социалистических воззрений Лондона. Он ставил во главу угла сугубо американский индивидуализм и проводил от него прямую линию к заговорщикам-одиночкам, к террору. Так реальные процессы общественной жизни США, перебродив в горниле субъективных умонастроений писателя, дали искаженную картину революционного движения, невозможного без массовых выступлений трудящихся. Следует отметить, что эта анархо-индивидуалистическая тенденция прослеживается и в других произведениях Лондона.

Сильная сторона романа — в разоблачении капиталистов, в обнаженном, даже гротескном, изображении олигархов, постепенно захвативших всю власть в США в свои руки. Лондон не постеснялся нарисовать картину возможного разгула кровавого террора реакции в цивилизованной, казалось бы, стране. Роман в известном смысле предупреждал о возможности возникновения фашизма. Жестокая тирания Железной пяты, низводящая миллионы простых тружеников до уровня жалких и бесправных человекообразных существ-рабов, является не чем иным, как одной из форм человеконенавистнического режима, каким и был фашизм.

Да, Лондон нарисовал мрачную и удручающую картину поражения Первого восстания. Но разве злодеяния гитлеровцев в оккупированных странах, кровавый погром, учиненный военной хунтой в Чили, менее зловещи и не изобилуют примерами еще более утонченной жестокости? Имеются основания утверждать, что эпизоды подавления Первого восстания навеяны Лондону сообщениями о периоде реакции в России после поражения первой русской революции 1905 года.