– Оксаночка, – ласково пропела гостья, – чи ты скрывдышь4
бидну удову?– Катерина, – почти простонала Оксана, – вы ж у мене усих гостей заберёте! Колы ще порядну людыну зустринешь? Перший раз артистов у себе бачым.
– От и дилытыся з людьмы!
– Шо я казав? – в который раз вздохнул Петр.
– Почекайте, нехай хучь поидять!
– Але у нас нема чего исты, – отпарировала Катерина и подтолкнула Глафиру локтем.
– Ты кого, Глашка, у гости зовёшь?
– Дивчину.
– У мене нема заперечення.
Она вплотную подошла к Герасиму.
– Чоловик, пидешь до мене у гости?
– Пойду, – кивнул матрос, не отрывая от неё глаз.
Ольга, вместе со всеми наблюдавшая эту сцену, с удивлением ощутила укол ревности. До сих пор, ловя на себе взгляды матроса, она воспринимала происходящее, как нечто обыденное – мало ли на неё смотрели мужчины! – и думала, так будет всегда. По крайней мере, вот так, бесцеремонно, у неё на глазах поклонников не уводили! Сначала она зло подумала, что всё дело в неприкрытом кокетстве селянки, – в её кругу это было не принято. Одинокой женщине приглашать мужчину в гости, всё равно что предлагать себя при всех. Но потом решила, что думать так гадко и непорядочно.
Тут Глаша, уловив минутное замешательство, схватила Ольгу за рукав и горячо зашептала:
– Пожалуйста, миленькая, соглашайтесь, очень прошу! Я ведь, как гимназию в городе закончила, так и сижу дома, без новостей, даже писем от подруг не получаю. По человеку как по хлебу изголодалась!
– Хорошо-хорошо, – Ольга улыбнулась, набросила кацавейку и взяла свой узелок. – Мы ведь расстаёмся ненадолго, да? Завтра увидимся.
Катерина увела Герасима молча.
Когда входная дверь хлопнула в очередной раз, подал голос Алька.
– Ты, батя, как хочешь, а я до завтра из этого дома – ни ногой!
Оксана одобрительно засмеялась, а молчаливо стоявшие мальчишки зашептались, преданно посмотрели на Альку и осторожно пододвинулись к нему.
На село опустилась ночь. В хате Петра и Оксаны Нечипоренко умытые и накормленные мальчишки улеглись на печке и с замиранием сердца слушали залихватские рассказы юного Аренского. Заснула в люльке разомлевшая от материнского молока Мотря. Сморил сон и труженицу-Любаву, спящую на большом – из материнского приданого – кованом сундуке. Хозяйка дома что-то штопала, сидя под иконой.
Василий и Пётр вполголоса беседовали за столом; изредка, в запале, они повышали голос и тут же вспоминали о спящих детях, опять шептали, – темы для разговоров были бесконечными. Два мужика, два кормильца, разными путями добывающие свой хлеб, но одинаково работящие и надежные.
Не спала и Катерина, двадцатитрехлетняя вдова, прожившая в замужестве всего один месяц. Муж её погиб на войне. Мать давно умерла. Отец вместе со свекром оказался в числе тех пятерых, кого расстреляла атаманша Полина в назидание другим. Умерла в одночасье свекровь – она так и не пришла в себя после страшной кончины мужа, с которым прожила в любви и согласии тридцать лет.
Осталась Катерина одна-одинешенька, не замкнувшаяся в своем горе, но запрятавшая его глубоко на дне души. И жила, как песню пела. Только грустную, до слёз. Всякое дело в руках спорилось; хату свою скребла, мыла-белила, – то ли по привычке, то ли от дурных мыслей спасалась.
Всё равно настигали её эти мысли. Просыпалась она среди ночи, в поту, пугаясь собственных криков; рыдала так, что дворовая собака Найда испуганно выла, как по покойнику. "Жизнь моя кончилась, – говорила себе Катерина, нет рядом родной души, нет впереди света, – всё пусто!"
Говорить-то говорила, но молодое здоровое тело не хотело принимать такую участь: несмотря ни на что, в нём теплилась надежда…
Катерина одной из первых увидела въезжающих в Смоленку незнакомцев, среди которых колоритная фигура Герасима не могла не привлечь женского внимания. Она вдруг поймала себя на том, что лихорадочно ищет полушубок, хотя он и висел на привычном месте. Зачем? Разве она такая любопытная, что должна интересоваться каждым посторонним? Но ноги упорно несли её к двери. В конце концов, она успокоила себя тем, что хочет просто узнать, что это за люди?
Из хаты к своему дружку Степке Рубайло выскочил сын Нечипоренко Гришаня, – в их двор приехали гости, – и поспешила следом, даже не успев придумать причину посещения. Впрочем, её никто и не спрашивал. Селяне не верили ушам: к ним в Смоленку и в мирное время не приезжали артисты, а тут – не откуда-нибудь, из цирка! Так он – артист цирка? Значит, просто мужик: не белый, не красный, не зелёный.
Она внешне спокойно и уверенно шла к хате Нечипоренко, а внутри неё сражались две Катерины.
– Опомнись, – кричала одна, – они переночуют и уедут, а тебе на всю жизнь – слава!
– Пусть болтают! – упрямилась другая. – Может, это – моя судьба?
– Какая судьба? Война? Потерпи, вот вернутся мужики, найдёшь себе хорошего человека…
– Мой – не вернётся, а других всё равно на всех не хватит.
– Что он о тебе подумает?
– Если умный, если – мой, ничего плохого не подумает!