Ваш выход, княжна

А тем временем ум Яна метался в поисках выхода. Оказалось, он всё же не потерял способности к тому, что Иван называл гипнозом. Но так можно справиться с одним, а их – вон сколько! Что делать?!

Для начала – успокоиться, говорил он сам себе. Пока они с офицером суетятся, надо подумать. Мама говорила – неужели это не выдумка? – что прабабушка – княгиня Елизавета была ведьмой. Прости, бабушка, люди так считали… Значит, в нём проявился бабушкин талант?

"Бабушка, – взмолился он, – помоги! Не дай сгинуть правнуку понапрасну. Научи, как от беды избавиться. Не к кому мне на этом свете обратиться, а меня ведь сейчас убивать будут!"

Так стоял Ян перед деникинцами и, подняв глаза к небу, шептал что-то. Люди думали, молится. Настала вдруг на поляне тишина, и была в ней какая-то жуть; что-то сверхъестественное, как ощутил каждый из присутствующих.

Более или менее верно оценил происходящее лишь один человек прапорщик Степура, сумевший почти за два десятилетия беспорочной службы пробиться из рядовых в младшие офицеры.

Его теперешние сослуживцы прошли через военные училища или кадетские корпуса и считали, что Степура своим крестьянским происхождением и ускоренной офицерской школой бросает тень на звание офицера, пусть даже и младшего.

Саму офицерскую школу Степура сумел закончить только со второго раза, потому что и там ему чинили всяческие препоны. Он не отличался остротой ума, но был настырен, усидчив и очень наблюдателен.

Прапорщик ни сном ни духом не слышал ни о каком гипнозе, но он заметил тяжелый, неподвижный взгляд красноармейца, под которым поник его главный притеснитель, и позлорадствовал тому, что и белая кость может валяться в ногах у черной… Он с сожалением чувствовал, что охладевает к военной службе, и погоны прапорщика – предмет его многолетних вожделений – уже не радуют сердце. Гражданскую войну он считал неправильной, ведь ему приходилось стрелять в тех, кто всего год назад сидел с ним в одном окопе и ел из одного котла.

Ему было неинтересно, какими чарами пленный кинул себе в ноги Вяземцева, но про себя решил: если парню удастся выкрутиться, он не станет чинить ему препятствий.

А Яну пришла в голову мысль, которая по дерзости своей превосходила его самые смелые прежние помыслы. Что, если загипнотизировать всех и бежать? Весь отряд! Пройти как бы незамеченным через патрули и заставы прежним путем на восток, в поисках более спокойного места для жизни и работы. Эта война вконец его утомила.

"Как думаешь, бабушка, стоит попробовать? В крайнем случае, опять поймают", – он обращался к прабабке так, как будто она действительно могла его услышать, и жадно вглядывался в ночное небо в надежде увидеть хоть какой-нибудь знак.

Огромный метеор, сгорая в атмосфере земли, огненной дугой прочертил небосвод.

"Спасибо, бабушка, понял! Я попробую".

Очевидцы потом рассказывали разное. Одни говорили, что пленный вдруг оторвался от земли, повис в воздухе, встрепенулся и медленно полетел над поляной, всё выше и выше, пока не превратился в светящуюся точку.

Другие утверждали, что видели ангела в белом хитоне с большими крыльями. Он не летел, но шёл, почти не касаясь земли, и фигура его излучала сияние, отчего многие добровольцы впали в молитвенный экстаз.

Единодушно отмечали очевидцы лишь странную неподвижность во всех членах, отчего они не могли пошевелиться и как-то повлиять на происходящее.

Часовые на вопрос, как они могли пропустить постороннего, объяснили, что посторонним его не считали, так как проходивший через посты человек называл пароль, и потому пропускался беспрепятственно…

Янек шёл по дороге и чувствовал, что у него, по выражению Яшки, "в желудке цветут незабудки". Иными словами, до колик хочется есть. Казалось, всё бы отдал за маленький кусочек хлеба. Он никак не мог поверить, что вырвался из плена без посторонней помощи, и продолжал поглядывать на небо в слабой надежде: не сбросят ли ему оттуда чего-нибудь съестного?

Но небо будто смеялось над его глупыми фантазиями. Чистые, ясные звезды равнодушно взирали на одиноко бредущего хлопца. И только одно ощущение было явственным: голове его без будёновки, оставшейся у юнкера Быстрова, было-таки холодно.

Вокруг на много верст окрест простирались поля. Лишь слева по краю темнел лес, откуда вышел Ян. Нигде не мелькало ни огня, не раздавалось ни звука. Он прошагал в темноте и тишине ещё с полчаса, как вдруг горизонт впереди осветился сполохами взрывов и трескотней пулеметов. Одинокий путник заметался в поисках укрытия.

Невдалеке у края поля виднелся стожок прошлогодней соломы. Ян подбежал к нему и, как дождевой червяк в землю, ввинтился в душное прелое нутро.

Через несколько минут по дороге проскакал небольшой отряд всадников. Одна из лошадей замедлила ход, остановилась, и вскоре на землю что-то тяжело упало.

Чуть поодаль сбавила шаг ещё одна лошадь, и кто-то истошно закричал:

– Сережку убило!

– Не останавливаться! – послышалось издалека. – Вернёмся, похороним.