Ваш выход, княжна

– В камере артист лежит убитый; парнишка, сын рядом с ним. Возьми хлопцев, подсобите, чтоб похоронили, как положено.

– Будет исполнено! – вытянулся Лютый и, провожая глазами удаляющегося батьку, кивнул артистам. – Видали? Обо всех заботится, никого не забывает. Настоящий батька!

Артистов поселили в небольшом одноэтажном доме, хозяева которого, видно, в спешке покидали его. Победители побывали и здесь, но в комнатах оставалась ещё кое-какая мебель, так что циркачи разместились почти с комфортом. Одну комнату отдали женщинам, другая стала мужской спальней, в третьей – самой большой – обедали и обсуждали насущные проблемы.

Вот и сейчас все пятеро сидели за столом, планируя предстоящее выступление. Отсутствие Аренского ощущалось во всём: будто стоявший прежде надежно и основательно дом вдруг зашатался и покосился на один бок. Невеселым было это обсуждение. Алька, вначале сидевший безучастно, в ответ на неуклюжее предложение Герасима выступать вместе, громко разрыдался и выскочил из дома. Ольга выбежала следом, нашла мальчишку и прижала его, безутешного, к груди.

– Уйди! – он шмыгнул носом и попытался оттолкнуть её. – Я не ребёнок, чтобы давать себя гладить какой-то девчонке.

Ольга на его нарочитую грубость попросту не обратила внимания.

– Не злись. Представь себе, что мы с тобой два товарища – да и разве это не так? – и у одного из нас случилось несчастье. Разве другой не должен прийти на помощь и утешить?

Алька продолжал молча сопротивляться.

– Ты думаешь, плачут только женщины? О, когда я работала сестрой милосердия, знал бы ты, сколько мужских слёз мне довелось повидать!

Алька недоверчиво посмотрел на неё.

– Успокаиваешь? Папа говорил, мужчины никогда не плачут!

– Ещё как плачут! Но они знают и лекарство от слёз…

– Какое это лекарство?

– Работа. Они стараются работать до седьмого пота так, чтобы усталость валила с ног, потом падают и засыпают, а наутро, проснувшись, опять берутся за дело…

– Наверное, это неплохое лекарство, – задумчиво произнес Алька.

Ольга-таки осторожно погладила его по голове.

– А ты не хочешь помочь товарищам в трудную минуту. Ведь в вопросах цирка никто, кроме тебя, не разбирается, и Герасим не хотел тебя обидеть, просто он пытается командовать нами, как твой папа, а у него не получается… И потом, помнишь, что батька сказал? Мы должны понравиться его бойцам. Выходит, от тебя зависит не только наша программа, а и наша жизнь…

Алька усмехнулся сквозь слезы.

– Ладно, я постараюсь… Я уже и сам думал, как лучше, а тут опять папку вспомнил… Он говорил, надо и тебя борьбе подучить. Мол, не помешает. Так что я с тобой буду заниматься. Герасим и без меня свою кочергу на "бис" гнет, а поручик с Катериной всё равно никого к своим фокусам не допускают…

Поручик Вадим Зацепин действительно всерьез увлекся искусством иллюзиона, чего никак не мог прежде от себя ожидать, причем постигал его поневоле самостоятельно.

Потомственный военный вдруг перестал ощущать тягу к войне. Его поглотила совсем другая страсть. Всё время, в которое он не пялился на Ольгу и не старался быть поближе к ней, тренирующейся под присмотром Альки в клоунских трюках, бывший поручик продолжал исследовать возможности "черного ящика". Скорее всего, он, по собственному выражению, "изобретал велосипед" в ремесле иллюзиониста, но руки его приобретали всё большую гибкость и чувствительность.

Он научился на глазах у доверчивых зрителей – преимущественно селян – вытаскивать монеты, карты, часы из самых неожиданных мест, чем их и смешил, и восхищал,

Вадим оказался вхож и к разведчикам, и к штабникам, а по профессиональной привычке военного он всё отмечал и запоминал. Работай Зацепин на чью-нибудь разведслужбу, он мог бы оказаться неоценимым агентом.

Перерожденца-поручика неизменно сопровождала ассистентка – Катерина. Её привычная сельскому глазу пышная красота привлекала алчные взгляды анархистов, но, что в который раз изумляло Зацепина, никто из них не пытался открыто обидеть её. Люди искусства казались "борцам за светлое будущее" неизмеримо выше их самих. Артисты могли то, чего не могли они сами, и потому заслуживали преклонения, даже если, как Катерина, только заряжали "черный ящик" или подавали фокуснику нужную вещь.

Теперь циркачи в основном выступали порознь, давая этакие мини-спектакли, что вошло в обычай после разговора Ольги с батькой Махно. Атаман анархистов питал к девушке странный интерес: то ли чувствовал в ней присущий и ему гипнотизм, то ли подозревал, что Ольга чересчур образованна для цирковой артистки.

В ответ на предложение дать цирковое представление перед его бойцами, Ольга запросила на подготовку неделю. Сослалась на погибшего Аренского, как на ведущего артиста и организатора. Но ждать неделю анархисты не хотели, недовольно ворчали "доживем ли до завтра", и, чем дальше, тем настойчивей требовали показать хоть что-то. Нашел выход как раз сам батька.

– Ваш фокусник выступит перед конниками Лютого, – распорядился он. – А я со своим штабом посмотрю хваленую амазонку: что там за чудеса меткости она проявляет?!