Ваша до рассвета

– Очень хорошо, милорд, – сказала она, с накатившим на нее ледяным спокойствием. – Думаю, я так и сделаю. Я увольняюсь.

На его лице появилось выражение почти комического удивления.

– Что вы имеете в виду под увольнением?

– Я имею в виду, что я собираюсь забрать свои вещи и заработанное жалование и до сумерек освободить ваш дом от своего присутствия. Если хотите, я попрошу Беквита дать еще одно объявление в газету до моего ухода. Я думаю, ему нужно будет предложить еще более высокое жалование, хотя никакая сумма не стоит того, чтобы терпеть ваши абсурдные требования больше часа. Повернувшись на каблуках, она пошла к двери.

– Мисс Викершем, немедленно вернитесь! Я приказываю!

– Я уволилась, – бросила она через плечо, чувствуя, как ее захлестывает дикое ликование. – Я больше не обязана выполнять ваши приказы! – Игнорируя его шипение, Саманта вышла из комнаты и с мрачным удовлетворением хлопнула дверью.

* * * 

Габриэль стоял около кровати, в его ушах все еще звенело эхо захлопнувшейся двери. Все случилось так быстро, что он все еще пытался осмыслить это. Даже мужчины, которые служили под его командованием, никогда бы не посмели ослушаться его приказов, а упрямая медсестра нагло бросила ему вызов.

Я выиграл, мрачно напомнил он себе. Снова. Она сделала именно так, как он хотел – уволилась. Он должен был бы орать во все горло от радости.

– Мисс Викершем! – взревел он и пошел за ней.

Многие часы, которые он провел, валяясь в кровати, нанесли серьезный ущерб его с таким трудом завоеванному чувству направления. Он сделал всего три шага, и его нога зацепилась за маленький столик. Столик закачался, закачался и Габриэль. Что–то заскользило по полированной поверхности и ударилось об пол взрывом разбитого стекла.

Слишком поздно было восстанавливать равновесие. Габриэль тяжело упал, чувствуя, как острое жало впивается в его горло. Мгновение он лежал, пытаясь перевести дух. Но когда он, наконец, попытался подняться, волна головокружения заставила его, скорчившись, вернуться на пол.

Его рука ощутила теплую и влажную лужу. На минуту он подумал, что это вода из разбитых кувшина и бокала. Но когда он растер жидкость между пальцами, они стали липкими.

– Будь я проклят, – пробормотал он, поняв, что это его собственная кровь.

И проклятым, он, казалось, скоро станет, поскольку лужа крови около него становилась все больше и больше.

На одно мгновение он вдруг вернулся на вздымающуюся палубу «Виктории», его ноздри ощутили тяжелый запах медно–красной крови, не только его собственной. Ужасный гул вытеснил все звуки, словно проголодавшееся море с нетерпением желало проглотить его целиком.

Габриэль вытянул руку, ища что–нибудь, за что можно было бы схватиться, и не соскользнуть в эту зияющую пропасть. Его пальцы сомкнулись на предмете знакомой формы – деревянной ручке его колокольчика. Он подтянул колокольчик к себе, но на это ушли все его силы, и он уже не смог поднять его, чтобы позвонить.

Он опустил голову, ошеломленный иронией ситуации и своей беспомощностью. Он пережил Трафальгар, чтобы умереть от потери крови на полу собственной спальни, убитый какой–то мебелью и своей властной и ехидной медсестрой. Он подумал о том, будет ли мисс Викершем со своим ледяным сердцем плакать на его похоронах. Даже несмотря на то, что он чувствовал, как вместе с кровью из него уходит жизнь, эта мысль едва не заставила его улыбнуться.

– Мисс Викершем? – тихо позвал он. Он использовал остаток сил, чтобы сделать один слабый звонок колокольчиком. Его голос понизился до хриплого шепота. – Саманта?

Звяканье звонка и рев в ушах растворились в тишине, такой же черной и всепоглощающей, что и ежедневная тьма вокруг него.

Глава 6

«Моя дорогая мисс Марч,

Вы называете меня испорченным и дерзким, но все же, держу пари, это как раз те качества, которые Вы находите в мужчине самыми неотразимыми…»

* * * 

– Он просто невыносим, – пробормотала Саманта, запихивая свою сатиновую юбку в дорожный сундучок и даже не потрудившись ее как следует сложить. Она скомкала поношенное нижнее белье и сунула его сверху. – Не представляю, как я могла быть такой дурой и поверить, что я способна ему помочь.

Летая по своей маленькой спальне и собирая шпильки, сапожки, чулки и книги, она услышала очень знакомый звук падения над своей головой. Потолок задрожал и осыпал ее голову штукатуркой.

Саманта даже не подняла головы.

– Может, я и дура, но больше на это не куплюсь, – сказала она, покачав головой. – Если он хочет быть слоном в посудной лавке, то пусть учится подметать за собой, не так ли?

Она упаковывала книги в свой чемоданчик, когда она услышала приглушенный звон колокольчика, такой тихий и краткий, что казалось, что он ей только причудился. Пихая роман Вальтера Скотта поверх тонкого томика сонетов Шекспира, она фыркнула. Габриэль – дурак, если думает, что ее может поколебать это патетическое звяканье.