Ваша С.К.

— Хорошо, что забвенья не дал Бог, — вдруг сказал граф совсем тихо. — Я хочу помнить этот вечер всегда, до скончания мира, и я хочу не расставаться со своей женой ни на один день.

— Вы забыли про наш уговор? — голос Светланы прозвучал зло.

— Помню. Но вы не запретили мне остаться подле вас…

— Вы остаётесь?

В дверь тут же постучали. Настойчиво, и Светлана поспешила натянуть на почти обнаженное тело новую рубаху. На удивление, за порогом оказалась Олечка Марципанова с сияющим лицом и в ярком солнечном ситцевом платье. Она держала перед собой начищенный медный поднос, на котором сверкали два фужера.

— Благодарю, — проговорила Светлана и захлопнула дверь перед любопытным носом бывшей курсистки.

— Надеюсь, не чухонская? — совсем невесело усмехнулся граф. — Я не удивлюсь, если княгиня решила меня отравить.

— Нас обоих. Хрусталь не именной.

Взгляд графа задержался на пальцах супруги, плотно стиснутых на тонкой ножке фужера.

— Вы действительно этого боитесь? Хотите, я выпью яд первым?

— Не паясничайте, Фридрих! — почти что взвизгнула Светлана. — Вам это не идёт! Я боюсь пить кровь. Неужто непонятно?

Граф сделал к ней шаг.

— Это вино, простое вино красного цвета…

Еще один шаг, но тут Светлана отступила и с поклоном протянула мужу весь поднос.

— Не смейте мне кланяться, Светлана! Это варварство!

— За нами следят, — снова одними губами прошептала графиня.

— Да плевать! — выкрикнул граф. — Мне нечего скрывать. Я сам готов встать перед вами на колени, если вы наконец улыбнетесь мне, вашему законному супругу, и хоть на мгновение перестанете думать о России.

Он почти сделал то, что грозился, и Светлана ткнула ему подносом в подбородок.

— Пейте и ступайте к князю. Мне сказали, что он давно вас ждет. А со мной говорить не желает.

— Кто сказал вам это? Княгиня?

— Бабайка! Явился весь перемазанный в саже, точно к покойнице! А Раду Федор Алексеевич решил отправить на балет вместе со своей Олечкой. Представляете, она теперь его законная жена!

— Раду? — Фридрих чуть не выронил поднятый с подноса фужер.

— Да Бог с вами! Конечно же, Фёдора Алексеевича. Уверена, она будет теперь играть роль свахи. Повезло же нашей Аксинье, вы так не думаете?

— Светлана, пейте! — бросил граф, не зная, почему так разозлило его сватовство Раду Грабана.

Он молча осушил бокал и с легким поклоном вернул его на поднос, который Светлана продолжала держать перед ним на вытянутых руках. Затем забрал поднос себе и взглядом указал жене на полный фужер.

— Ступайте к князю, Фридрих. Я выпью кровь, когда останусь одна. Ступайте! Иначе отец…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Что отец, что? — граф опустил поднос на стол и протянул Светлане полный фужер. — Насколько я знаю русские нравы, родители не вмешиваются в дела молодой семьи. И еще я знаю, что мы что-то должны им сегодня подарить как знак почтения, ведь так?

— Вы невыносимы, Фридрих! Князь наполовину швед!

Она с неприкрытым вызовом смотрела в лицо трансильванца.

— Зато все мы русские по духу! — улыбнулся граф. — Не лишайте меня удовольствия увидеть, как вы впервые отведаете кровь.

Светлана залпом осушила фужер и замерла. Потом глаза ее расширились, а губы расплылись в улыбке.

— Ну вот, — граф тоже улыбался. — Не так страшна смерть, как ее малюют.

Он забрал хрусталь и прижался губами к ледяной руке графини, чтобы почувствовать, как в желанное тело медленно возвращается живое тепло.

— Я счастлив, что вы — моя жена. Я объяснюсь с князем, и мы отправимся на прогулку. Пост ведь начинается только завтра…

Граф бодрым шагом вышел в коридор и направился к лестнице, но на первой же ступеньке запнулся, а потом и на второй, и только тогда сообразил, что кто-то скачет у него в ногах, мешая подниматься — так и есть, Игошечка футбольным мячиком между ног катается.

— Да иди ж ты! — подпрыгнул граф и оказался наверху, но и там пришлось сразу же на подоконник вскочить.

— А ну, быстро ко мне, озорник! — в дверях возник Федор Алексеевич. — Кнут по тебе плачет! И по вам, граф!

Фридрих спрыгнул с подоконника и поклонился новому родственнику.

— Граф, вы пишете стихи? А то у меня завалялся один не оконченный. Женушка ваша в глубоком детстве заболела корью, так в доме начался такой кавардак, что княгиня чуть не отменила литературный салон. Выступления не клеились, и наша Машенька, чтобы занять господ поэтов в шутку предложила закончить стих, дав первую строчку: о протяни свои бледные ноги… Такая двоякость глагола из уст упырьши в одночасье украла у поэтов все рифмы. Тогда господин Брюсов написал глагол «обнажи», но княгиня хладнокровно зачеркнула его и снова написала «протяни». Впрочем, никто так и не окончил стих, насколько мне известно. Господин Брюсов потом написал что-то с глаголом «закрой», но Мария разорвала рукопись — останется такой моностих загадкой для будущих поколений. Может, вы все же попытаетесь сразить княгиню своим вариантом?

— Нет! — граф сжал губы. — Я не желаю злить княгиню еще больше.