Ваша С.К.

«Вы оказались правы, Фридрих. Полынь вовсе на меня не действует. Да что трава, надо мной даже молебен совершили, как над новопреставленной, но я и тогда не проснулась! Наши люди успели спрятать меня в три мешка из-под муки и в другой вагон перетащить, пока поп на минуту отвернулся. Смех и грех, Фридрих! После отпевания меня стали днём в сундуке запирать, так что я теперь калачиком сплю, и больше всего на свете мне хочется хоть раз поспать в кровати, как живой…»

В другом письме чернила оказались размытыми: «Фридрих, им ампутируют ноги, а они поют… За что же нашим богатырям такое… Я думала, что я сильнее, но я плачу при виде крови…»

Граф снова потянулся к листу, чтобы впервые за три года переписки спросить или, вернее, попросить о встрече. Пусть даже на фронте. Но не успел он взять ручку, как обернулся на странный скрежет за окном. И тут же вскочил из кресла, чуть не опрокинув его. За стеклом он ожидал увидеть летучую мышь. В крайнем случае ворону. Однако на каменном выступе сидела маленькая голубка. Не может быть… Светлана!

Фридрих щёлкнул задвижкой, и голубка тотчас вспорхнула с окна, но не улетела, а зависла в воздухе, будто и вправду ждала, когда граф распахнёт для неё окно. Фридрих отступил, но голубка не влетела в башню. Тогда он протянул руку, и она тут же села ему в ладонь.

— И что теперь? — спросил граф по-немецки, до конца так и не оправившись от удивления.

Тишина была ему ответом, даже не воркование. Фридрих осторожно взъерошил пёрышки. Однако голубка продолжала смотреть ему в глаза молча — с какой-то грустью. Или же ему это только показалось…

— Неужели вы хотите, чтобы я?..

На этот раз вопрос графа прозвучал по-французски. Фридрих размахнулся, но так и не смог швырнуть голубку о каменный пол. Он виновато улыбнулся, заметив, что голубка в страхе вся сжалась. Продолжая держать птичку в правой руке, левой Фридрих достал из шкафа сборник русских народных сказок и быстро пролистал его. Счастливая улыбка скользнула по его лицу — осталось только выпрыгнуть в распахнутое окно. Отсчитав пять шагов, он обернулся к башне и поднял руку с голубкой к самым глазам. Осторожно двумя пальцами взял за крылышко, стараясь не поцарапать острыми ногтями, и произнёс уже по-русски:

— Встань белая берёза у меня позади, а красная девица у меня впереди!

В то же мгновение голубка вырвалась у него из рук, вспорхнула вверх и опустилась перед ним уже в виде девушки в простом сером платье и с двумя аккуратно заплетенными косичками. Зелёные глаза коварно, но весело глядели на графа, а рот кривился в лёгкой усмешке. И вот Светлана сказала звонко:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Я успела испугаться, что вы так и не догадаетесь.

Он не смог сдержать счастливой улыбки, и ему даже показалось, что что-то защемило в груди там, где раньше билось сердце. Эти глаза, этот голос, эта наигранная насмешливость… Перед ним стояла живая — да, живая дочь князя Мирослава. Он протянул к ней руки:

— Светлана…

Лицо ее тоже осветилось улыбкой, но глаза остались кокетливо прищуренными, хотя он и заметил, что пальцы ее в эту минуту нервно комкали серый подол. Светлана гордо обошла его объятья и обняла ствол берёзы, появления которой граф, не отрывавший глаз от миража, которым грезил целых три года, даже не заметил.

— Белая берёза под моим окном… Поверьте, в снегу она будет очень красивой…

— Светлана…

Граф сделал шаг в сторону жены, но та продолжала гладить ствол дерева, не отводя горящего кошачьего взгляда от его темно-карих глаз.

— Вы голодны?

— Я не голодна. Я плотно позавтракала перед полётом… Так что теперь во мне больше немецкой крови, чем в вас, Фридрих!

Она рассмеялась, а граф наоборот перестал улыбаться.

— Светлана, не заставляйте меня завидовать дереву. Я ждал ваших объятий слишком долго… Целых три года…

— Вы нетерпеливы, Фридрих. Вы соглашались на сорок лет…

Он обреченно опустил руки.

— Какими судьбами вы здесь, дорогая жена? — спросил граф с тяжелым вздохом.

— Сергей решил вернуться в Петроград, а без него весь санитарный поезд скоро узнает, кто я на самом деле. Мне и так пришлось воспользоваться силой внушения — особенно на коменданта — чтобы все забыли, что видели меня якобы мёртвой. Я не страдаю от утренней молитвы и от кропления святой водой, но вот опасности во сне совершенно не чувствую, потому что сплю, как убитая. Вся моя родня спит очень чутко. Значит, это вы, Фридрих, наградили меня мертвым сном.

Граф фон Крок заулыбался в полный рот.

— Так вы ко мне навсегда? — спросил он с надеждой.

— Надолго. Мне необходима передышка, а если сейчас я вернусь домой, то снова пойду в больницу, где провела первые два года войны, пока Сергей не предложил мне отправиться с ним на фронт — я ведь лучше рязанского крестьянина могу таскать раненых!