Ваша С.К.

       — С этого письма одной моей знакомой дамы все и началось, — и дальше Светлана читала по памяти, глядя графу в глаза: — Милый мой Светлячок, я как и ты, была с детства ранена любовью и смертью. Не бойся своих слез и знай, что на смену одной любви приходит другая. Но ты счастливее многих, потому что всякая любовь побеждается, поглощается смертью, а у тебя нет этой последней черты, за которой пустота. Ты пронесёшь ее в вечность, и будет счастлив тот, с чьим именем на устах ты в нее вступишь.

       Княжна замолчала, перевела взгляд на раскрытое окно и сказала:

       — Это письмо случайно попало к княгине. Она думала, что речь в нем идет о Сашеньке. А в этих десяти строчках прозвучал приговор моему детскому обожанию именно этой особы, которую я, да простит меня матушка, хотела бы видеть на ее месте. Десять строчек, граф, и все — немецкая скрупулезность. Правда, от немецкой крови у нее остались только бледная кожа и рыжие волосы. И эти десять строчек стали для Сашеньки приговором, потому что моя матушка вдруг решила, что я в него влюблена. Хотите? — Светлана бросилась к секретеру и схватила с него книгу. — Я дам вам почитать «Лунных муравьев»? Зиночка на днях прислала. Она пишет от имени мужчины, так что вам не будет противно. Знаете, какая фраза там больше всего мне нравится? Мы все не думаем о смерти, не видим ее, — потому что слишком она близко, слишком — вот она.

       Светлана протянула книгу графу.

       — Возьмите, там много других рассказов, хороших. Этот она уже пару лет, как написала, но считала, что мне его читать пока рано. А теперь, выходит, не рано… Да, не рано… Это знак… Вот же она, смерть — стоит совсем рядом в готическом плаще. Вы зачем снова плащ надели? — вдруг перебила княжна саму себя резким неприятным криком.

       Граф молча взял из ее рук книгу.

       — Светлана, скажите честно, вы мне не доверяете?

       И на этот раз она не отвела взгляда.

       — Я доверяю человеку в вас, но зверь не знает слов и не держит обещаний. Послушайте! — вдруг заговорила Светлана с жаром! — Затопите печь в детской, прошу вас! Я хочу сжечь все письма Сашеньки. И Зиночкины тоже. Я не буду их перечитывать, мне больно. Но больше всего я боюсь, что они попадут в недобрые руки. Умоляю! — она вдруг схватилась за книгу, которую граф держал у груди, и он понял, что она пытается удержать его. — Я боюсь просить Бабайку. Он не любит Сашеньку…

       — Я тоже не люблю вашего Сашеньку…

       Княжна отдернула руки. Лицо ее сделалось серьезным и побледнело.

       — Я вас понимаю и не требую для него снисхождения, — она выпрямилась и будто еще и на носки поднялась, гордо вскинув подбородок. — Пожалейте меня. Я не хотела обнажать перед вами тело, но душу я обнажила нарочно — ни с кем не была я столь откровенной. Я вам доверилась без всякого наказа отца. Не заставляйте меня жалеть о том.

       Ее лицо снова пылало, и граф с трудом удержал на нем взгляд. Ему вновь захотелось проникнуть им под кружева девичьей кофты, где прятались розовые сосцы. Он чувствовал живой шум в ушах, но заставлял себя думать о том, что всему причиной голод, что в нем просыпается не самец, а зверь…

       — Я затоплю печь, — сказал он, чуть поклонившись, и поспешил отойти от живой девушки к печи.

       Светлана сгребла с кровати все письма и поспешила следом за ним прочь из спальни.

        — Где дрова? — осведомился граф глухо, уставившись взглядом в печную заслонку.

       — Сейчас принесу!

       Она бросила в пустую печь письма и побежала через комнаты вниз, в кухню, где, к счастью, не наткнулась на домового, который не мог без слез смотреть на то, как Олечка Марципанова заглатывает украденную для неё рыбу вместе с головой и хвостом, не жуя! Светлана схватила от печки пару полешек и, размахивая ими, поспешила наверх.

       — Вы взяли сырые и они будут дымить! — возмутился граф.

       — У нас нет других. Бабайка тоже не в силах сопротивляться своей натуре. Не может купить дров. Прячет деньги, а сам вытаскивает из реки те, что упали с лодок. Но вы же все равно сумеете развести огонь, ведь сумеете?

       — Я просто сожгу ваши письма в умывальной чаше, если позволите, и ссыплю золу сюда, если так будет вам угодно.

       — Будет угодно. Вы окажете мне неоценимую услугу, граф.

       — С превеликим удовольствием, княжна.

Глава 31 "Княгиня, Княгинюшка и рязанский извозчик"

       — Прости, Светлана, но нынче не Прощёное воскресенье. И он не заслуживает прощения, — прошептала княгиня одними губами за порогом детской и пустила своих зебр известными лишь им одним путями и дорогами.

       Полосатые лошадки обязались самостоятельно доставить хозяйку с ветерком к источнику с живой водой, именуемым в народе Абрамовым ключом, чтобы княгиня наконец смогла утолить неутолимую похмельную жажду.

       — Пост только с понедельника, — скрежетала Мария клыками, развалившись в экипаже.